Читать «Марфа Васильевна. Таинственная юродивая. Киевская ведьма» онлайн - страница 69

В это время вошла в светлицу пожилая женщина, богато одетая в малиновый бархатный сарафан и дорогую фату, но чрезвычайно непривлекательная собою; это была мамка царевича Димитрия, боярыня Волохова. Поклонившись царице, боярыня бросила презрительный взгляд на юродивую. Последняя, ни мало не смутившись, покачала с удивлением головою и сказала:

– Здорово, боярыня! Какая ты, моя голубушка, стала черная, знать, в матушке-Волге пересохла водица и умыться-то тебе нечем. Жаль мне тебя, боярыня Василиса, непригоже ходить такою неумойкою; приберись, моя сударушка, не ровен час, позовут в гости, а ты и не готова.

– Молчи, сумасшедшая! – отвечала сердито боярыня Волохова. – Болтаешь не весть что…

– Полно, так ли, Василисушка? – сказала Агафья. – Мне, кажись, сойти с ума не от чего, у меня в головушке нет таких замыслов черных и страшных, от которых бы мозг поворотился; вот ты, моя сударыня, совсем исхудала от раздумья, оттого-то стала такою неумойкою. Брось, боярыня, эту думу, плюнь на нее, и коли в Волге нет для тебя водицы, так сходи к духовнику, отцу Ивану – он даст тебе святой водицы, умоешься, изопьешь, и все как рукой снимет.

Волохова отвернулась от юродивой и, чтобы скрыть волнение свое, начала ласкать царевича. Агафья между тем вышла, но таинственные слова ее сильно подействовали на сердце царицы, и с той минуты она еще пристальнее стала наблюдать за сыном, не отпускала его почти ни на шаг от себя, не расставалась с ним ни днем ни ночью, выходила из дворца только в церковь, питала его из собственных рук; но злоба врагов не дремала…

Было около восьми часов за полдень. Прекрасный майский вечер веял отрадною прохладою, солнце огненным шаром плыло к западу, звуки пастушеской свирели возвещали приближение стада, и ревностные углицкие торговцы расходились по домам, запирая свои лавки. В это время к дому Михаила Битяговского быстро приближались два человека, закутанные в широкие охабни; они часто оборачивались назад, оглядывались на все стороны, разговор их был отрывист и происходил вполголоса. Глядя на двух незнакомцев, которые, по-видимому, были оба еще молодых лет, всякий догадался бы, что они или избегают преследования, или идут на такое дело, с которым не может быть в ладу совесть честного человека. Подошедши к дому, они постучались легонько в ворота, калитка отворилась, и пешеходцы, вбежавши на крыльцо, вошли в комнату. Это были сын мамки царевичевой, Осип Волохов, и племянник Битяговского, Никита Качалов. Дьяк Михайло Битяговский и сын его Данила сидели в светлице за ужином и, как видно, дожидались к себе пришедших гостей, потому что кушанья были не початы; романея и мед, налитые в серебряные стопы, касались самых краев и ожидали начала трапезы.

Волохов и Качалов, по русскому обычаю, помолились иконам, висевшим в переднем углу, поклонились хозяевам и в один голос проговорили:

– Хлеб да соль!

– Милости просим! – отвечал Михайло Битяговский. – А у нас уж и щи простыли, и романея выдохлась; ждали, ждали, начали думать, что уж вы и слова не сдержите…