Читать «Нижегородский откос» онлайн - страница 185

— Эй, эй, эй! Товарищ ректор, вношу маленькие коррективы, — ответил Елкин. — Согласен, мы в поэзию не будем соваться, а в идеологию даже и очень сунемся. А поэзия без идеологии может ли быть? Просим разъяснить нам, Александр Николаевич. Может ли, говорю, быть стишок или там рассказик какой бы то ни было без всякой идеологии?

Александр Николаевич проглотил слюну, поправил очки на носу и поник головой:

— С одной стороны, были такие, так сказать, певцы красот природы, которые сознательно уходили в себя, подальше от острых, злободневных вопросов жизни…

— А цена им, Александр Николаевич? Какова цена им? Ломаный грош… Выеденное яйцо…

— Я не так бы уж очень резко выразился, но, конечно, это типичные представители так называемого чистого искусства… Они, так сказать, за гармоничное совершенство формы, за изящество языка. Они за культуру языка, против всякого рода диалектизмов, варваризмов и неологизмов, которые не всегда приличны и оправданы… И это, как бы точнее выразиться, даже похвальное в поэтах качество… А с другой стороны, эти служители чистого искусства намеренно удаляются от зла жизни, от боли человеческой, обнаруживают, так сказать, душевную глухоту и уходят в башню из слоновой кости, умывают руки, как Пилат…

— Ага! Понятно! Удаляются! Непонятно, однако, одно: вот зачем они ни к селу ни к городу умывают руки?

— Ну, это, видите ли, фигуральное выражение… Они, так сказать, с одной стороны, хотят быть олимпийцами, не замарать чистых одежд при соприкосновении с грязной действительностью, стоять в стороне от схватки классовых сил… Или, вернее, хотят оказаться над схваткой…

— В стороне? От схватки? Над схваткой? Да это же «болото». Его мы имели и во французскую революцию и в нашу. Оппортуна… Выжидатели. Чужими руками жар загребать. Нет, нет, у нас это не пройдет… Мы опыт всех революций имеем за спиною… Пахарев! Куда ты смотришь? Проголосуй, ректор, зря нечего толочь воду в ступе.

Ректор попросил поднять руку тех, кто за чтение стихов Есенина.

Поднял руку он сам да Пахарев.

Ободов пока не поднимал и следил за движением руки Елкина, который демонстративно опустил обе руки книзу. Но когда Ободов увидел, что ректор проголосовал «за», тоже поднял руку после всех, робко и невысоко. Елкин погрозил ему и Пахареву пальцем.

— Привыкли сидеть между двух стульев, двурушники.

На этом дело и кончилось. Номер с Есениным из программы изъяли. Это был удар для Пахарева.

«Натрепался и не сдержал слова», — подумал он.

С мучительным чувством неловкости искал он встречи со Снежинкой, чтобы хоть объясниться, но нигде не мог ее встретить.

Вот наступил и самый вечер.

«Она слишком горда, чтобы прийти без обещанного приглашения», — решил он.

Однако он оставил для нее на всякий случай стул, вино и закуску в буфете. Но стол пустовал. Он искал ее в зале, среди бушующего народа, в шумных коридорах, в выставочных залах, где размещены были диаграммы, картограммы и плакаты с цифрами и хорошими словами, отображающими успехи педагогического института. Но ее нигде не было.