Читать «Чудо: Роман с медициной» онлайн - страница 24

Через брешь в черных шторах в комнату начал просачиваться свет. Рипсик несколько раз риторически спрашивала: «Ну кому могла прийти идея повесить в гостиничном номере черные занавески?» — ей не нравился этот цвет, вернее отсутствие всякого цвета, в первые годы нашего брака в ее гардеробе было несколько красивых черных вещей, но со временем она от них избавилась и больше черного уже не покупала, она вообще старалась избегать всего, что могло напоминать о смерти, на кладбище бывала только при крайней необходимости, и я старался ей в этом содействовать, когда она заболела, я не брал ее с собой даже на похороны родственников. Я встал, открыл шторы и пошел в ванную, в Таллине утром я чистил зубы, мыл лицо и уши и полоскал физиологическим раствором нос, к бритью я приступал лишь перед выходом, то есть около двух, здесь же я все проделывал сразу, и мне стало совестно, что дома Рипсик приходилось полдня терпеть меня со щетиной на лице, я знал, ей не нравились бородатые мужчины, если бы мы встретились лет на десять раньше, она бы в меня не влюбилась, потому что тогда я носил бороду, теперь, правда, ежедневно брился, но не утром, мы сперва по очереди делали йогу, и, когда я наконец добирался до ванной, мне уже хотелось есть. Гостиница и асаны оказались несовместимы, а Рипсик пришлось от них отказаться еще раньше, в Таллине, и я думаю, это было для нее одним из самых тяжелых моментов, она занималась йогой еще дольше, чем я, около тридцати лет, принимая каждое утро наисложнейшие позы, только сесть в лотос она не могла, бедренные мышцы не позволяли, и на голове не стояла, в этих упражнениях я ее опережал, зато все остальное, чего я никогда повторить бы не смог, делала с легкостью, другими словами, йога для нее с годами стала чем-то незаменимым, и, когда здоровье вынудило от нее отказаться, она наверняка подумала: теперь все катится в тартарары. Однако она и тогда не жаловалась, уже не говоря о том, чтобы всплакнуть, в течение всей болезни она не проронила и слезинки, даже тогда, когда ей с циничной холодностью объявили, что она умирает.