Читать «Чудо: Роман с медициной» онлайн - страница 23

Часть вторая. Один

Я проснулся от испуга, во сне я почувствовал, что вытянул ноги, я мог толкнуть ими Рипсик, в Таллине такое иногда бывало, боли я ей не причинял, но ощущение, что я ее ударил, все равно оставалось и было отвратительным, последний год мы спали валетом, головы в разные стороны, у меня к книжным полкам, у Рипсик к окну, ее мучил ранний утренний свет, с весны до осени от него в Таллине нет спасения, что поделаешь, почти полярный круг, мне он тоже мешал, и я наматывал на глаза черную шелковую косынку Рипсик, она еще много лет назад подарила мне ее именно с этой целью, косынка уже изрядно истрепалась, но я ни за что бы не согласился поменять ее на другую, я любил эту косынку, как я любил Рипсик и все связанное с ней. Сейчас опасности, что я могу ее толкнуть, не было, Рипсик была мертва уже больше суток, и я спал один в нашей широкой гостиничной кровати, последний раз, потому что сегодня должна была прилететь Гаяне. Рипсик сама сказала, пускай она живет в нашей комнате, правда, тогда она еще не знала, что умрет, речь шла о том, куда поместить сестру, когда она приедет, чтобы помочь нам перебираться в Ниццу, но какая разница. Больше никого на кремацию не ожидалось, у нас с Рипсик не было детей, их заменяли нам, и особенно ей (у меня от первых браков были сын и дочь), игрушечные медведи, Гаяне мы тоже подарили одного такого, она, как отец, обожавшая Верди, окрестила его Джузеппе и всегда брала с собой в поездки, мы с Рипсик мишек за рубеж не возили, но за несколько дней до смерти, когда ей было очень плохо и она бредила, она вдруг стала звать Бенни — этот медведь был для Рипсик дороже всех, обычно такого рода покупки выбирала она, но Бенни или, вернее, Бенджамино, по Джильи, подарил ей я, у нас тогда был трудный период, Рипсик нередко грустила, и Бенни сразу запал ей в душу, это был странный зверь, сделанный в Белоруссии, мы еще шутили, что он из Беловежской пущи и даже не вполне похожий на медведя, Гаяне дразнила его собакой, а Рипсик притворялась, что обижается. Сейчас мишки остались в Таллине сторожить дом, и я с ужасом думал о той минуте, когда переступлю порог нашей квартиры, — как я посмотрю им в глаза, что скажу, где Рипсик?

За окном было еще темно, я взглянул на мобильник, только полшестого, в это время я и просыпался последние пару недель, я знал, что заснуть уже не удастся, раньше, когда Рипсик еще была жива, я иногда сразу вылезал из кровати и садился за компьютер, чтобы посмотреть, не пришло ли какое-нибудь интересное предложение об аренде квартиры, но теперь это не имело смысла, и я остался лежать на спине, руки под головой, размышляя о том, какая все-таки подлая штука жизнь. «Что я сделала плохого, за что меня карают?» — спрашивала Рипсик иногда; и действительно, она имела право так спрашивать, потому что была одним из самых безобидных существ, какие вообще можно представить: сидела в уголке дивана и читала или писала, или скачивала из Интернета оперные спектакли и записывала их потом на диск, или занималась хозяйством, варила обед, убирала, стирала, и лечила бы больных и приносила бы так много пользы, если бы ее взяли на работу, но не взяли, эстонские медики буквально ненавидели акупунктуру, когда Рипсик после переезда пришла на лицензионную комиссию по неврологии, ее председатель, почтенный седовласый профессор, сказал ей прямо в лицо: «Иглотерапию мы в Эстонии уничтожим с корнями!» Возможно, Рипсик позволили бы заниматься обычной неврологией, но этого она не хотела, у нее был богатый опыт, она знала эффективность иглотерапии, к тому же ее натура делала ее неспособной к предательству кого-либо или чего-либо, мужа или профессии, и вот так она и лечила только меня, от болей в спине, бессонницы, высокого давления, а иногда и моего сына, она была потрясающим мастером, однажды у меня случился страшный приступ радикулита, а у нее тогда была сломана рука, я не мог ни ходить, ни сидеть, ни лежать, единственным положением, при котором боль почти не ощущалась, было a la vache — ничего, она поставила мне иглы с рукой, закованной в гипс, и через два дня я снова был в форме. В самом начале у нее были и другие пациенты, она вылечила от язвы желудка председательницу языковой комиссии, благодаря которой получила аттестат по государственному языку, но со временем они пропали, Рипсик стала все больше заниматься литературой, ни с кем не общалась, кроме меня и Гаяне, по скайпу или когда она приезжала к нам на каникулы, — за что же ей эта болезнь? Если бы я верил в Бога, я мог бы подумать, что он мстит Рипсик за то, что она тоже в него не верит, одним из основных качеств человека Возрождения было отсутствие авторитетов, и для Рипсик их тоже не существовало, в этом смысле она полностью принадлежала к той эпохе, даже порой проклинала Бога, протягивая руку к потолку: «Ну, скотина, доволен, что я страдаю, да? Садист!» — но и я в Бога не верил, по крайней мере в христианского, к древнегреческим мы относились с большей симпатией, и если бы в Таллине был храм Асклепия, то туда бы я пошел попросить выздоровления Рипсик. Поведение Рипсик можно счесть нелогичным — почему она обращается к Богу, если в него не верит, но я думаю, что этот персонаж был для Рипсик символом несправедливости…