Читать «Конъюнктуры Земли и времени. Геополитические и хронополитические интеллектуальные расследования» онлайн - страница 122

Приняв концепцию стратегических циклов империи за основу историко-морфологического анализа геополитической мысли, мы по-новому увидим многие образы и доктрины, проходящие по страницам разбираемой книги. Оказывается, что декабристы не просто «предвосхищают» геополитику, толкуя о недостатках и преимуществах административного унитаризма либо федерации. «Русская Правда» Пестеля – этот уникальный в истории проект конституции, определяющий территории, каковые еще должны быть завоеваны и включены в страну, – вместе с прилегающими к ней записками являет первый продуманный евразийский проект России: со столицей на Волге, с казахскими и монгольскими степями, с мощным Тихоокеанским военным и торговым флотом, распространяющим влияние этой державы на Южную Азию. Перед нами не «предвестие» геополитики, но воплощение стройного геополитического видения, документ, являющий последовательную альтернативу панъевропеизму Священного союза, утверждавшемуся как программа при Александре I.

Опираясь на те же историко-морфологические предпосылки, можно, к примеру, показать пагубную неудовлетворительность оценки авторами спора В. С. Соловьева с идеями Н. Я. Данилевского как некоего разрыва «“философствующих” геополитиков с собственно философами» (с. 129). Для Соловьева, как и для его главного оппонента Н. Н. Страхова, речь в этом споре шла не о конфликте философии с геополитикой, а о столкновении двух философий истории и о жизнеспособности идеи «российского мира» вне Европы. Интерпретация, предлагаемая И. В. Алексеевой с коллегами, была бы правомерной, если бы они взялись показать, что установка Соловьева, в отличие от взглядов Данилевского – Страхова, была несовместима с геополитикой как формой политического моделирования. Но доказать это невозможно, ибо Соловьев, несмотря на всю «антигеополитичность» своих ламентаций о «России – царстве правды и милости, хотя и без Константинополя», неотъемлемо вошел в историю нашей геополитики образом «панмонголизма» – восточноазиатской агрессивной консолидации, преподносимой им как потенциальное Божье возмездие нашей империи за ее разворот к Азии и вычленение из европейского христианского человечества.

Из пересказа идей Н. Ф. Федорова на страницах монографии не видно никакой надобности упоминать об этом мыслителе в труде по российской геополитике. А между тем Федоров имеет полное право на место по крайней мере в примечаниях к нашей геополитической истории, ибо он выступал видным представителем той ветви русского восточничества конца XIX века, которая пропагандировала российско-китайскую ось в континентальной Азии как стратегию, предназначенную обуздать деструктивный хаос тюрко-монгольского «кочевничества». Можно бы отметить, что федоровский культ «отцов», имеющий яркие конфуцианские параллели, если не прообразы, должен рассматриваться в прочном комплексе с его геостратегическими убеждениями [Федоров 1997:216–217].