Читать «Конъюнктуры Земли и времени. Геополитические и хронополитические интеллектуальные расследования» онлайн - страница 121

Далее – проект, представленный в «Скифийской истории» А. И. Лызлова, доктрина противостояния кочевого и оседлого миров от Восточной Сибири до Балкан и Юго-Восточной Европы, впервые эксплицитно объединяющая русских с европейцами. Наконец, проект хорвата Ю. Крижанича – создание в покоряемом Крыму второй, южной России, соединенной с северной Московией дуальным союзом, который бы мыслился как «славянское царство», притягивающее к себе славян с европейской периферии.

Это все не XIX, не XX–XVII век! С XVIII же века геополитическая мысль империи, развернутой к европейскому «основному человечеству», начинает работать над моделями «похищения Европы», утверждающими европейскую роль за страной с незападным историческим опытом, за народом с незападной этнорелигиозной идентичностью, за державой, опирающейся на неевропейские протяженности в глубинах материка. Такими первыми большими планами русского «похищения Европы» оказываются проект «Северного аккорда» Н. И. Панина (попытка противопоставить первому в истории Европы «униполю», достигнутому при Людовике XV союзом Парижа и Вены, новый европейский центр, который был бы собран вокруг России с опорой на Балтику), затем екатерининско-потемкинский «греческий проект», нацеленный на то, чтобы военными, политическими, иммиграционными и иными методами актуализировать геокультурную память Причерноморья и Балкан, укореняя русских через византийское наследие в античном родоначалии Европы.

Как я пытался показать в ряде работ [Цымбурский 19956; 1997], историю России Петербургского и Второмосковского (большевистского) периодов характеризует циклическая смена событийных фаз, отражающих подвижное отношение империи к международной системе Запада (Евро-Атлантики). За фазами вспомогательного участия России как балтийско-черноморской державы в играх западных претендентов на европейскую гегемонию (это XVIII – начало XIX века, до вторжения Наполеона I в Россию; затем эпоха нашего участия в Антанте и, наконец, пакт Молотова – Риббентропа) приходят времена собственно российского «натиска на Запад», когда империя выдвигает свой проект обустройства Европы (таковы вначале эпоха Священного союза, потом – попытка большевиков на рубеже 1910-х и 1920-х годов внести в Центральную Европу свою революцию, далее – ялтинская система). За провалами таких натисков всегда в прошлом следовали попытки России, откатившейся от Европы, собрать собственное пространство, лежащее вне пространства Запада (вспомним эпоху от Севастополя до Порт-Артура или время сталинского «социализма в одной стране»). Каждый из очередных стратегических трендов представал жизненной проблемой для правителей, идеологов, военачальников России, всякий раз по-новому задавая им эпохальную парадигму геополитического конструирования, его топику – включая и антисистемные версии, по тем или иным мотивам выступающие протестом против тенденции «основного потока».