Читать «Письма из тюрьмы родным и близким (1933-1937 гг.)» онлайн - страница 57

Эрнст Тельман

Только тот, кто познал тоску, знает, как она гнетет человека, охватывая его душу до самой глубины. Иногда, полный воспоминаний о родине, в тиши и одиночестве я думаю обо всем. Никогда не умолкающая тоска гложет меня, неотвратимо щемит мне сердце, часто заставляя вспоминать и о тебе. Чем же иным могу я утолить ее, найти себе душевное облегчение, как не письмом к тебе? Чем иным могу я отсюда ответить человеку на его преданность, как не живым, правдивым и искренним письмом? Разве уже запрещено писать другому о том, что чувствуешь здесь, если пытаешься воспроизвести это, соблюдая границы, установленные здешними предписаниями?!

Что же оставила мне судьба, кроме моей дорогой семьи и хороших друзей?.. Уже сама долгая разлука проясняет отношения между людьми. Дружба с детских лет обязывает меня. Ибо образ друга, сливаясь с памятью о незабываемой родине, нерушимо живет во мне как дух дружбы. Чем глубже одиночество заключенного, тем сильнее чувствует он, какое это счастье, что есть еще люди, которые от всего сердца хотят доставить ему радость.

Дорогой Рудольф, сколько весен пронеслось уже над страной с тех пор, как мы в последний раз виделись? Когда же пройдет моя тоска, когда состоится свидание на нашей дорогой родине?

В знак искренней благодарности хочу сообщить тебе здесь содержание моего пропавшего письма от 26.I с. г. [Следует письмо от 26.I].

Розе Тельман, 17 июня 1936 г

Берлин, 17 июня 1936 г.

Моя дорогая Роза!

Сегодня пишу тебе, находясь под впечатлением радости, потому что вчера и позавчера мне выдали твое письмо от 21.V, а также твои открытки от 26.V и 3.VI. Также радостно сообщение, что моя открытка от 23.V была отослана тебе. Однако в то же время об отправке моей открытки от 31.V к троицыну дню мне ничего не сказали и очень огорчили сообщением о том, что мое письмо к Рудольфу от 17.V вызвало возражения из-за содержания и не было допущено к отправке…

Снова эти строки образуют мост, соединяющий меня с внешним миром, реальность которого для меня уже постепенно начинает исчезать. Даже совсем немногие слова могут способствовать тому, что мы менее болезненно ощущаем разлучающее нас расстояние. Многое из того, что я, к сожалению, лишь в предписанных границах, могу писать и пишу, доставляет мне облегчение, ибо идет от сердца и помогает проложить мост через нежеланную разлуку в нашей жизни. Тот, кто здесь безутешно и беспомощно покоряется «неизбежной» участи, тот уже погиб, он постепенно будет все больше терять силу духа и воли. А тот, кто, к тому же, подобно мне, оказывается оторванным от бьющей ключом, многообразной жизни, какую я вел на протяжении десятилетий в неустанной и тяжелой борьбе и которая вошла в мою плоть и кровь, тот только тогда сможет победно противостоять обстановке тюремной жизни и ее воздействию на психику, если он смело выступит против неотвратимого и неизбежного. Ибо и эта судьба героическая, она также составляет жизнь, а для меня жизнь всегда была борьбой.