Читать «Два детства» онлайн - страница 73

Обуревают голову вопросы, сшибаются мнения — разбирай, выбирай… И почувствовал я, как нелегок путь у музыки и что она выше забавы.

На уроке композитор Александров втолковывал нам основы построения музыкального произведения. Заспорили о значении формы и содержания. Одним казалось, что форма не так уж много значит, что доброе вино можно выпить из черпака, другие утверждали, что без формы камень-самоцвет — галька. Учитель внимательно выслушал нас и сказал, как подул на больное место:

— Спорить полезно, но дело-то в том… учиться вам необходимо. А то, чего доброго, начнете в цветочную вазу щи наливать. Вот какое дело-то.

Не всем был ясен смысл слов о вазе и щах, потому мы после уроков решили уточнить его.

— Чего это он о щах речь завел? Какой-то прозрачный намек на темном фоне.

— Ваза — это произведение искусства, а щи?

— Щи — тоже произведение, только кулинарное.

— Их же не совместишь!

— Он и намекнул, чтоб стало ясно, отчего щи наливают в тарелку. Щи — содержание, тарелка — форма. Вот тебе гармония формы и содержания!

— Нет, я угадал! Мы заспорились. Митингуем о новой музыке, а какая до нас написана — толком не знаем. Он намекнул, что надо учиться, а не петушиться!

— Ведь верно, — закукарекались мы. Учитель опасается, чтоб не засалили музыку щами, не напихали в вазу мусора. Учиться надо, и серьезно!

Артистично посек нас Александров! Не больно, не обидно. Примолкли ребята, навострили уши. Я тоже остро почувствовал, как надо много знать, прежде чем заговорить музыкой.

Сверстники уже обладали навыком игры на фортепьяно, а мне приходилось начинать с азов. Мой учитель Николай Николаевич Кувшинников два урока освобождал кисти рук, заставляя стучать по крышке рояля. Эти же упражнения проделывал я в общежитии, старательно в уголке молотил по своим коленям, чем вызывал колкие насмешки товарищей.

— Эй, дровокол, — язвил кто-нибудь, — опять размахался! По твоим рукам самый выгодный инструмент — колун: в любой котельной на хлеб заработаешь.

— Катись к дьяволу, — огрызался я.

Припекала обида, поднималась злость на свои неуклюжие руки, на толстые пальцы-увальни, попадающие взалом между черными клавишами. А тут еще и названия музыкальных вещиц покалывали самолюбие. Взрослый парень выбивает по клавишам «Верхом на палочке», «Болезнь куклы», «Марш оловянных солдатиков». Когда садился заниматься и открывал ноты, то уже готовился к очередной колкости. Сейчас студент Воробьев, ядовитый, как Никандра-пастух, сунет за ворот насмешку-колючку. Слышу, как притихли в комнате. Насмешник подходит сзади, объявляет, как со сцены:

— Следующий номер «Вы-ер-хы-ом на пы-а-лочке», — читает он, как толстовский Филиппок. — Неповторимое исполнение потрясающего виртуоза! Спешите слышать, как сибирский Лист осиновый едет к больной кукле верхом на палочке!

Я стал готовить уроки в классах, когда они временно были свободными. Дежурил в коридорах, слушал скрипачей, пианистов, тромбонистов. Так я кочевал из класса в класс. Надо было обогнать время, узнать, что можно сделать, отбиться от насмешек.