Читать «Два детства» онлайн - страница 3
Степан Павлович Титов
В поскотине на поляне последняя остановка перед долгой дорогой. Досказываются наказы, последние важные наставления.
Дед Аникей ходил еще на турка. Он уже стал забывать, в каких землях и сколько истоптал подметок, против какого недруга прилаживал штык к ружью. Теперь деду сказать бы слово, чтоб оно — в самый раз! Он сползает с телеги, тычет костылем в землю.
— Землю нашу не посрамите. Служить, как следно быть! Не давать супостату державу! Начальника слухай. На ерманца грудью падай, а не брюхом!
У деда Аникея в побуревших шишковатых пальцах листочки бумажек. Он раздает их воинам.
— Приберегите, — наказывает он, — пользительно. Примотните к кресту нательному эти фитки со словами отворотными от пули прыткой, сашки вострой, штыка железного.
Деда Аникея не переслушаешь. Пришло время попотчевать напоследок, перед путем-дорогой, солдатиков и мир честной. Заплескало в рюмки вино, пошли они по кругу с приговором у любителей отведать хмельного:
— Рюмка — в руку, хмель — в голову, зуд — в каблук!
Задышали звонкие мехи тальянки, прыснули в раздавшийся круг под ноги людям жаркие переборы, и пошел по ним плясун, осторожно ступая, как по гвоздям, — а потом все уверенней, все крепче припечатывая придорожную мураву и звонко расхлестывая ладонями орехи. Попробуй-ка удержись тут на месте, когда бойкий музыкант вдруг обожжет кипяточком плясовой! Нет, не совладать с ногами, — заходят все жилки, и подбросит тебя и понесет по кругу!
Отплясали свое рекрута в родной поскотине. Растворились ее широкие ворота, — в путь, далекий путь, за край неба, на войну.
Расходятся люди. Унесут они свое горе по избам, обживется оно на пороге, — попробуй-ка пошагай через него! Меня уносят на руках в деревню. Через плечо матери я вижу в небе солнце да оставшихся у ворот стариков. Они стоят, как памятники.
Без отца
1
Мне уже много лет. Трудно запомнить и сказать, когда об этом спрашивают взрослые.
Каждый раз, когда у нас бывает вечерами дед Митрий, он напоминает, какой я стал большой, что пора парня в седло да на полосу с бороной. Когда вернется отец, то никак не признает, и уж не миновать дела, как подойти к отцу и сказать:
— Тятя, это я без тебя вырос.
Чтоб показать потом отцу, как я вырос, дед ставит меня на порог, прислоняет к холодной двери и кухонным ножом над моей макушкой ставит метку на ребре косяка. Пристукивая по полу костылем, отходит к окну, велит стоять прямо, смотрит, надувая усы. А я, исполненный какой-то большой важности момента, вытягиваюсь по косяку струной, слышу, как затылок, поскрипывая волосами, ползет вверх.
Мать и бабушка, оставив свои дела, сидят на лавке, одобрительно ахают, шлепают руками по коленям.
Всех важнее сейчас для меня дед Митрий. Стараюсь выполнить его задание, не дышу. Краем глаза, скошенным в его сторону, примечаю, как подрагивает у деда в улыбке борода да расползаются усы. Он доволен, а я все еще расту. Уж совсем немного, сколько тут… Завтра дорасту. Дед стучит костылем по косяку, восхищенно говорит: