Читать «Два детства» онлайн - страница 6

— Дедушка Василий, благодарствую.

Вот долгожданные, с чулками и подвязками! Из ящика достают новые штаны, сшитые из домотканины, покрашенные отваром каких-то корней. Я в штанах, обутках, бешмете и шапке. Дед Василий, сидя на западенке, протягивает ко мне руки.

— Поди-ка ближе, посмотрю на тебя.

Он обшаривает мои ноги, мнет смазанные дегтем голенища.

— Статно вышло, распятнай те в нос! Поспел мужик к штанам. Анна, каку боль тебе горевать теперь! Мужичище-то какой на печке выпарился. Пузырится, как на дрожжах, — хоть сейчас по солому!

Отнял от меня руки дедушка, — мелькнули обутки через порог, протопали по крыльцу, выскочили за ограду. Эх, кому бы показать!

Кончилась жизнь на печке да на полатях. Вышел я на улицу. Мать брала теперь меня с собой в пригон убираться.

Хорошо было гонять корову на водопой к реке по наторенной дорожке! Хорошо смотреть, как дышит в темной проруби речная вода, как пьет тяжелая корова, опустив длинные ресницы на большие глаза. Глухо булькает вода в коровьем мягком горле, маленькие перламутровые жучки пугаются шумного ее вздоха, ныряют в заманчивую глубину, загребая лапками-веслами.

У проруби разбросаны мелкие кусочки льду. Удержишься ли, чтоб в обратный путь не прихватить светлые хрусталики, даже пососать их.

Опускается вечер, жидкий зимний закат отцветает за голыми березами, сизеет снег в береговом тальнике.

3

Прошумело лето, прогретое солнцем, прополосканное грозами, обдутое теплым ветром. Сколько радости было у деревенских ребятишек в пору сенокосную!

Обласканный утренним сном, слышишь, как в суетливых сборах поскрипывают под ногой половицы, укладывается в корзину запас, наливается в деревянный туес вечерошнее молоко, поскрипывают пучки сочного батуна, а в незакрытую дверь натягивает со двора холодок.

В ограде уже запрягли в телегу лошадь. В чистый воздух влит тонкой струйкой запах дегтя. Под навесом звонко отбивают литовку, а дед Митрий у нашего крыльца дает наказ:

— Не мешкайте. Сегодня Аннин паек беспременно кончить надо: месяц на ущерб пошел, — дело может изгадиться.

Я полусонный выскакиваю на крыльцо. Меня еще не берут с собой, а только прокатывают на телеге от крыльца до ворот, и так досадно, что проспал. Дед открыл ворота, телега с народом выкатилась на улицу, уже застучали колеса, дробно забрякало подвязанное ведро. Я бегу вдогонку, с горя хочется зареветь звонко, чтоб услышала мать, но дед грозит мне костылем.

— Куда тебя понесло ни свет ни заря! Ух ты, безотцовщина. Опять без штанов?

Как-то сразу забываю свою досаду, потому что побаиваюсь деда. Он хороший, а бывает и строгий, когда прихватывает на воротах, где хорошо качаться и слушать, как они скрипуче охают. Дед Митрий всегда появляется неожиданно, не дерется, а с каким-то завыванием говорит:

— Ах, разлетна твою боль… Язви тебя в ребеночка-то!

Гремят по улице телеги, бойко бегут лошади, неохотно подымается дорожная пыль и сваливается на обочину полусонная. Стою возле деда, он здоровается с проезжающими, что-то спрашивает, чешет под мышками.

Хороша деревенская дорога утром! Рано начинает она хлопотливый трудовой день. Даже солнышко не успевает захватить ее в дремоте. Вот оно только-только проснулось и, встав на дыбки, заглянуло поверх речного тумана в деревню. Смотрит и на нас с дедом Митрием, на подпрыгивающий на телеге мокрый лагун с водой, заткнутый сочным пучком зеленой травы.