Читать «Ноктюрн душе» онлайн - страница 34

После ознакомления со стихотворением Гальского Качаки продолжил свои воспоминания детства:

Как мне не помнить эти мансардные ступеньки?! Я почти каждый день проходил ими, до 1971 г. — до своего отъезда в Голландию. «Деревянные» — это licentia poetica Гальского. Они были каменными. Лифт шел до 5-го этажа, а оттуда каменные ступеньки вели на мансарду. Наверху, на мансарде, был в самом деле деревянный пол, это была большая передняя (6 на 6 м), куда выходило пять дверей: одни в квартирку сербки (госпожи Мишин, которая внизу, в нашем доме держала приемный магазин для химической чистки одежды, и ее никто не трогал), другие две ~ в квартиру хозяев Кискевича. Первая из них вела в его комнатку (кухоньку с черно-белым полом из керамических плиток, расположенных в форме ромбов, из которой еще одна дверь вела в остальную часть квартиры хозяев), третья ~ в «парадный» вход квартиры хозяев Кискевича, четвертая — в квартиру пресловутой четы Лепехиных, и пятая — на огромный чердак для сушки белья всего жилого дома.

Помню, после депортации четы Лепехиных, на этом чердаке долго валялась куча их книг, выброшенных из их квартиры новопоселившимися жильцами <…>

Бюст — вот это интересно! Неужели это тот самый?! Тогда ему его никто не подсунул! Но, всё-таки, все кандидаты, упомянутые мною, остаются таинственными личностями.

А что сталось с поэтом Кискевичем?

Комментаторы собрания стихотворений В. Гальского пишут: «Его (Кискевича. — А.А.) жизнь окончилась трагично. После освобождения Белграда в октябре 1944 г. поэта арестовало советское НКВД, заподозрив в сотрудничестве с немцами, а потом передало в руки югославских органов. По высказыванию многих современников и свидетелей тех дней, поэт был расстрелян по недоразумению».

Поэтесса Л. Алексеева в опубликованном фрагменте своих воспоминаний о Белграде писала: «Был в Союзе (русских писателей и журналистов в Югославии. — А.А.) и Евгений Михайлович Кискевич, горбатый поэт, всей душой преданный литературе. Держался он немного торжественно, очень был увлечен союзными делами, и во время выборов нового правления переживал их, как важнейшее событие. Он не выехал из Белграда, когда пришли советские войска, и был расстрелян за то, что держал себя открыто враждебно к новой власти, геройски не тая своих чувств». Позднее, через 5 лет, она писала: «О причине гибели Кискевича мне говорили, что он пострадал, потому что печатался в русской газете, которая издавалась на немецкие деньги. Я уверена, что писал он там вещи вполне невинные, — трудно литератору устоять от возможности где-то печататься, но время было жестокое и никто не стал разбираться».

Известный славист Кирилл Федорович Тарановский (1911–1993), знакомый Кискевича по «Кружку поэтов», писал О. Джуричу в Белград из США: «Я встречался с Кискевичем в дни оккупации. Он занимался перепродажей подметок для обуви. Пересказывал новости передававшиеся по лондонскому радио и был на стороне союзников. Ничего прогитлеровского у него не было. Я встретил его на улице перед самим освобождением, у “Лондона” (ресторана. — А.А.). Он был совершенно спокоен, не намеревался бежать, так как не сотрудничал с оккупантами».