Читать «Оскорбленные чувства» онлайн - страница 81

Алиса Аркадьевна Ганиева

Погодин потеплел.

Малыш, – поманил он рослую свою спутницу, стоявшую поодаль с бокалом, – поди сюда. Меня вдохновляет вот эта женщина. Ангелина. Будущая актриса.

Ангелина выставила из разреза платья мощную свою ногу, давая возможность всем камерам с вожделением пройтись по ней снизу вверх, от мыска лабутена, по щиколотке, по мягкому колену и еще выше, к волнующему бедру, уходящему в складку платья, как гигантский бобовый стебель в багряное облако.

Насладившись зрелищем, камеры отступили к стенам ловить гостей вернисажа за самым трепетным, самым интимным делом – созерцанием отображенных миров.

Похож, – повторяли одни.

Не похож, – твердили другие.

Кто-то приголубил Погодина, по-товарищески потрепал по плечу. Это был знакомый, тот самый человечек с ежиком и значком ГТО, гулявший на дне рождении у Марины Семеновой. Он суетливо хлебал игристое.

Поздравляю! – приветствовал он Эрнеста Погодина. – Вы – гений!

Я гений, а это моя муза, – согласился художник, предъявляя тому Ангелину. Судя по мельтешению Ангелининых меховых ресниц, наращенных соболем в эстетической клинике «Василиск», муза уже начинала скучать. Она ожидала развязки, банкета, уединения, золотых подношений, знакомств с вертопрахами и звездами города. Ей не терпелось выбраться из музея.

Божественно, божественно… – одобрил девицу человечек, подмигивая Погодину. Это, впрочем, не могло укрыть общей его лихорадочности. Он весь как будто был электризован, из кармана его пиджака небрежно торчала газетка.

А тут что? – кивнул на газетку Погодин. – Про меня, что ли? Про портреты?

Да нет, – зажестикулировал человечек, – тут другое, тут бомба!

Заволновавшись, он плеснул на газету шампанским, бумажный рулон подмок, потемнел. Погодин заусмехался:

Ты знал? Французы однажды придумали газету из непромокаемой бумаги. Чтобы можно было читать за обедом и завтраком. Уронил яичницу – пустячок. Пролил на страницу кофе – вообще до лампочки. Такая бумага все стерпит. А вот они, – ткнул он в голую Ангелину шею, – вообще не знают, что такое газета. Малыш, вот скажи, я прав?..

Он склонился к подружке и защекотал клубничные щечки ее своими надушенными бакенбардами. Показались идеальные Ангелинины зубы. Девица демонстрировала эмоцию.

Львеночек, иди погуляй, – вдруг приказал Погодин и, хлопнув спутницу по корме, поворотился к человечку с ежиком. Алое платье парусом уплывало в сторону музыкантов.

Хороша дылдушка, правда? – спросил он бахвальчиво.

Манифик! – почему-то на французский манер отозвался человечек и, немного помедлив, вынул свою газетку.

Рулон развернулся, открывая серое полотно А2 с чердаком, чуть подплывшим от мокрого инцидента.

Федеральная! – воскликнул человечек. – Про убийство Лямзина!

Художник скорчил гримасу, заозирался. Зал цвел жизнью. Под картинами продолжали толочься очарованные дилетанты. А у подбрюшья главного полотна притаилась женщина-искусствовед. В толстых линзах ее очков преломлялось верчение красок. Пируэты и кабриоли отдельных мазков сливались в общую массу кордебалета. Женщина хмурила переносицу.