Читать «Цвет папоротника» онлайн - страница 76

Валентин Владимирович Тарнавский

— Давай пить чай, — сказал он, ставя книгу на полку.

Они пили чай с ванильными сухарями, о чем-то говорили, ощущая в воздухе высоковольтное напряжение, обжигая пальцы при прикосновении, сжимая чашки, как фарфоровые изоляторы. То холодная, то горячая кровь попеременно струилась в Фоме.

Он видел, как открываются ворота гигантского тропического сада, расстилается впереди кочковатая дорога, которую насквозь продувают злые ветры, а они, босые, несчастные, бредут по ней во тьму. Но брели они вместе, прижавшись, поддерживая друг друга на обмерзших кочках, отдавая тепло, и она благодарно сияющими глазами смотрела на него.

Фома сжал веки и хрипло сказал:

— Уже поздно…

А когда снова зеленоватой водой залила комнату луна, когда телеантенны на крышах начали ловить сигналы из вселенной, комната ожила. Цветочный ветер зашелестел бумагами. Фома завертелся в своем кресле, целомудренно прищуривая глаза, — от окна к нему шла прозрачная лунная Незнакомка, дыша горьковатой свежестью весеннего леса, талой водой, первыми подснежниками. Фома отчаянно закрывал глаза, думал о своем рыцарстве, долготерпении и сдержанности, которые она со временем оценит.

— Ты спишь? Не спи… Целуй меня. Сегодня такая безумная ночь. Я начинаю просыпаться… — Она легонько касалась горячего лба Фомы раскрытыми пьянящими почками губ, вдыхала в него свою безумную молодость, свою жизнь. А Фома вдавливался в кресло, его лоб покрылся потом, он с ужасом думал о последствиях, об ответственности, которые сразу же навалятся на него. Она не ведает, что творит, он не может воспользоваться этим минутным настроением, он будет держать себя в руках…

— Проснись, любимый, поцелуй меня, — молила она влажными жгучими губами. — Я хочу быть, как все, как обыкновенная женщина. Тогда я навсегда останусь с тобой.

Фома понимал, что это так, что это правильно, нужно слушаться голоса крови, иначе она может вскипеть, разложиться на ржавчину и воду, но не пошевельнулся. Нужно было забыть все, прижать к себе эту шелковистую камышинку, защитить ее ото всех ветров собою, своим телом, но он сидел и каменел, превращаясь в молчаливую, глухую, холодную глыбу.

— Держи меня, потому что у меня нет земного веса, меня куда-то несет ветер, а ты спишь… Я хочу врасти в тебя, наши корни должны переплестись, иначе все пропадет, сгинет, и меня больше не будет, — говорила она, вдыхая в него любовь, тщетно стараясь разбудить, вывести его из зимней спячки.

А он думал, что теряет свой единственный на свете шанс, который природа подарила ему, чтобы слиться с нею, стать живым звеном в цепи всего живого, но спал, посвистывая носом, нарочно храпел, булькал, словно сосал что-то жирное, смиренно сложив руки на груди.

И Незнакомка увяла, руки ее опали, глаза погасли, и она с обидой сказала:

— Спи, спи, всю жизнь проспишь, лодырь.

И упала лицом на диван. Но пружины даже не скрипнули — это легла на постель белая тень.