Читать «Перевод русского. Дневник фройлян Мюллер – фрау Иванов» онлайн - страница 28

Карин ван Моурик

Все проблемы сразу обмельчали, поблекли, а погода – погода существовала в параллельном мире, где жили другие люди, счастливые своей способностью жаловаться на серые туманы или смеяться оттого, что небо – безоблачно.

Я-то думала, что даю Мите возможность привыкнуть, найти себя в новой жизни, почувствовать свободу и радость, поэтому не донимала его расспросами даже тогда, когда он возвращался домой глубокой ночью. Он не был за это благодарен, а принимал как должное. Про других женщин я вовсе не думала, дура.

Я чувствовала, ох, мучительное это чувство, что счастья нет. О ребеночке мечтала – хотя глупо было надеяться, что ребенок спасет семью: давно известно, что это не выход. Но все же, оставив работы и заботы, которыми полнились мои обычные дни, я пошла к женскому врачу – заняться своим здоровьем и выяснить почему… И тут меня огрел большой сюрприз: затаившееся чудовище называлось злокачественной опухолью.

Нокаут.

На дворе стоял февраль, только что воцарившийся. Наш февраль – невинный младенец в сравнении с русским, но и он колет сосульками в сердце и подвывает промозглым ветром. Но тот февраль прошел для меня незамеченным. Все проблемы сразу обмельчали, поблекли, а погода – погода существовала в параллельном мире, где жили другие люди, счастливые своей способностью жаловаться на серые туманы или смеяться оттого, что небо – безоблачно.

Когда приходит болезнь, то тебя захватывает отвратительное состояние, гораздо более сильное, чем страх смерти или боязнь операции, – одиночество. И, как бы ни заботились о тебе родные и друзья, как бы ни делали все возможное доктора, перед той самой гранью ты понимаешь, что ты один. Справишься – или уйдешь. Какой там февраль…

Я остро чувствовала это состояние отверженности, но смерти не боялась: все во мне собралось в кулак, и кулак этот готов был драться. И защищаться не только от рака, но и от равнодушия мужа. Может быть, Митя рассуждал так: раз ей все нипочем, то к чему мое сочувствие? И, если я пыталась заикнуться о болезни, его передергивало и он говорил: «Хватит об этом! Удалили – и удалили. Все». Разумеется, мужчины не любят больных женщин. Разве тех, которым стопроцентно суждено вскорости умереть: какая насыщенная драма, переходящая в трагедию, сколько эмоций, чувств, страданий… и потом – свобода! Митя понял, что я умирать не собираюсь, совсем отстранился от меня и запил. Он и раньше выпивал, но отныне стал напиваться.

Последний миф о счастье, ребеночек, рухнул с обрыва туда же, вслед за романтикой.

Я была как та мельхиоровая вилка на чердаке.

На мою пластиковую банковскую карточку (предмет для него тогда еще новый) он смотрел равнодушно и даже презрительно, как его мама на капитализм, не желая знать, сколько за что заплачено.