Читать «В сетях интриги. Дилогия» онлайн - страница 12

Лев Григорьевич Жданов

— Стой, братцы!.. Слышь, я сам петь и плясать куды те горазд! Нешто не так!.. Мы сами скопские… Жги-и-и!

И он пустился в неистовый пляс, хрипло, отрывисто выпевая слова разухабистой песни:

Гей, тёща моя! Ты не тоща была!.. Как повёл зять тёщу В осинову рощу… Повалил он тёщу хлупом-то на пенья, Хлупом-то на пенья, низом на коренья… Начал тёщу тещевать, через ёлку доставать! Гей, жги… говори, приговаривай!..

Словно подхваченные вихрем, сорвались с мест ещё два парня и одна полупьяная гулящая бабёнка…

Балалайки и домра с бубном зазвучали, затренькали вовсю… Остальные, увлечённые пляской, кто притопывал и приплясывал на месте, кто постукивал ладонью по столу или выбивал такт ногою…

Безотчётный порыв неудержимого веселья охватил толпу, притихшую за миг перед тем… Столы были больше сдвинуты к углам, чтобы дать простор плясунам, лица оживились, закраснелись, глаза вспыхнули новым огнём, лучшим, чем тусклый блеск охмеления… Скоро парни и бабёнка устали, отошли, и место заняли другие охотники. А зачинщик пляса, «скопской» удалец всё носился в безумном вихре танца, откалывая всё новые коленца. Теперь он уж не припевал, а отрывисто, хрипло выкрикивал отдельные слова, неясные звуки, имеющие отдалённое сходство с подмывающим напевом… А ноги его, всё тело, словно лишённое костей и связок, носилось и вихляло во все стороны в лад быстрому, всё учащавшемуся напеву…

Наконец не выдержал и он, напоминающий безумца либо одержимого бесом, повалился на скамью, удушливо бормоча:

— Фу-у!.. Во-одки… Дух перехватило… Кручок давай… Душу окроплю!..

Схватил поданный большой стаканчик, сразу осушил его, крякнул и затих, повалясь на скамью, тяжело дыша всею раскрытой, волосатою и грязной грудью.

— Ловкач парень… Лихо откалывал… — с разных сторон слышались похвалы плясуну.

А от стола, где сидела певучая компания, уже полились звуки новой песни, заунывные, трепетные, словно вздох горя народного.

Пели старинную песню о «Горе-гореваньице»…

«Ах ты, Горе-гореваньице!.. А и в горе жить — не кручинну быть. Нагому ходить — не стыдитися. А и денег нету перед деньгами. Набежала ль гривна перед злыми дни!.. Не бывать плешатому кудрявы-им… Не ставать гулящему богаты-им. Не утешити дите без матери. А и горе горько гореваньице… Лыком ли горе подпоясалось, Мочалами ноги изопутаны. А я ль от горя во темны леса — А и в их горе прежде век зашло. А я от горя в почестный пир — Горюшко уж тамо, впереди сидит. А я от горя во царёв во кабак — А горе встречает, брагу-пиво тащит! Как я наг-то стал», — засмеялся он!..

Смолкла песня, такая понятная и близкая всем, тут собравшимся, иззябшим, полуголым, полуголодным людям, загнанным и обиженным без конца. И настала полная, но недолгая тишина.

Её разбил выклик пьянчужки «дворянчика», словно клёкот большой птицы, напуганной тишиной, прозвучавший неверным, высоким звуком.