Читать «Дежавю. Антология» онлайн - страница 20

Детьми, правда, не обзавелись. У Ольги после давнего аборта было, так называемое «вторичное бесплодие». Вернер к детям был равнодушен, и его устраивал «открытый», незащищенный секс. Кроме секса, Вернер любил также футбол и светлое пиво. Ольга даже вывела «формулу» для мужа, глядя, как читает он ежедневный «Бильд» и потягивает пиво. «Вместо трех „К“ — „киндер, кюхе, кирхе“ у тебя три „Б“: „Банк, „Бильд“, Бир“», — посмеивалась она. Вернер смеялся вместе с ней. Супружеская чета жила в ладу, подчиняясь календарю: отметив Рождество, летели в тепло, на острова в океане; в Пасху, в Ватикане слушали послание Папы «Urbi et Orbi» (Вернер считал себя практикующим католиком); Троицкие каникулы, проводили на Лазурном берегу, в отпуск пускались в плавание на яхте…

Ольге этот стиль жизни импонировал — нескучно. Правда, была у нее одна странность: любимой Олиной картиной была «Дама с горностаем» Леонардо да Винчи. Она могла смотреть на картину и в музее, и в альбоме — часами. Семнадцатилетняя девушка Чечилия Галлерани на портрете была возлюбленной миланского герцога Сфорца. Леонардо написал ее еще любимой, еще не п р е д а н н о й мужчиной. Иногда Ольге чудилось, что на картине она сама, с котенком на руках. Она пугалась и говорила себе, что картина ее сведет с ума, что необходимо перестать медитировать над нею. На какое-то время она забывала о ней, но всегда возвращалась к ее созерцанию…

В России оказались у них с Вернером совместные проекты с российскими архитекторами. После переговоров в Москве Ольга вдруг решила наведаться на родину. Зачем, она и сама не знала, у нее там родных не осталось, так, какие-то знакомые. Но летела со смутной надеждой — на что? Конечно же, не на то, чтобы встретить своего Единственного, подавая ему милостыню…

Он смотрел на нее, то признавая, то нет… И Ольга, не выдержав, скомандовала

— Поехали!

Таксист конечно же был недоволен, когда грязнючий бомж усаживался на заднее сиденье, да спорить со своей богатой, (этих он чуял), пассажиркой, не стал.

«Дорогая штучка, сучонка заграничная, блядь эдакая, тухлятинки тебе нашей захотелось…» — искоса поглядывал на иностранку, бегло говорившую по-русски.

В отеле, где Ольга забронировала апартаменты, ее спутником были недовольны также. Но промолчали, им же валюта перепала.

— Володь, давай я тебя помою, — просто, будто произносила это десятилетиями, предложила она.

Она омывала его тело, легко касаясь губкой безобразящих рубцов, выпуклостей шрамов, и не сдержавшись, прижалась щекой к мокрой спине. И в тишине, услыхала, как негромко плачет он.

Почувствовала, как слезы покатились и у нее по щекам. Не успела удивиться, наверное, больше двадцати пяти лет, как не плакала, так что иногда ей чудилось, что она забыла к а к это бывает…

Потом они лежали на чистых, пусть и казенных, простынях, она держала его руку, и блаженно улыбалась, так бы пролежать до самой смерти или… умереть сейчас…

— Помнишь, как я пришла к тебе в последний раз?

— Если честно, — в сгущавшихся сумерках, лицо его было почти таким же, как тогда, узнаваемо-любимым, — честно, — повторил он, — плохо помню.