Читать «Давно, в Цагвери...» онлайн - страница 32

Утомленная рассказом, бабушка Тата на минуту умолкает, переводя дыхание. А мама говорит укоризненно:

— А Лео почему-то никогда так подробно всего этого не рассказывал… Какой интересный дом! Сколько видели эти стены… Правда, Лео говорил, что дед его, Михаил, был поэтом!

— Да, дом этот еще при жизни Михаила Туманишвили притягивал грузинских писателей, — с гордостью отвечает бабушка Тата. — Сюда запросто приходили сам Илья Чавчавадзе и Георгий Церетели, юношей бывал у Михаила его гимназический друг великий поэт Николоз Бараташвили! О чем только не беседовали эти лучшие умы своего времени, какие проблемы не решали! Ведь, кроме литературной работы, Михаил Туманишвили занимался и деятельностью общественной… Знаете, это ведь при его активном участии в нашем краю была проведена отмена крепостного права! В этих самых комнатах составлялись и редактировались акты об освобождении крестьян! — Тата опять на минуту умолкает и смотрит на маму — какое впечатление произвели ее слова. — Вот обо всем этом я и пишу, дорогая Рита, — заканчивает она рассказ. — Поэтому-то мне не до визитов… Не обижайтесь, непростительно делать такую работу кое-как. Нельзя относиться небрежно к прошлому семьи.

Мы с Гиви тоже слушаем Тату. В те годы многие имена, которые она произносила с таким почтением, нам не говорили ничего, но, повзрослев, вспоминая ее рассказы, перечитывая воспоминания — Тата все-таки довела их до конца, — мы очень гордились тем, что родились и жили в доме, в котором бывали люди, чьи книги полюбились нам на всю жизнь…

— Да, — спохватывается Тата, — я ведь вас пришла послушать, а разговорилась сама!.. Что же все-таки случилось? Что это за Волшебник? Ли мне все уши про него прожужжала!

И разговор переходит на взволновавшее всех событие — бабушка Ольга повествует о старинном ковре, о бесчестной попытке Бэма надуть ее, о странном облике человека, которого мы, дети, окрестили Волшебником. Тата слушает с кажущейся бесстрастностью, лишь изредка многозначительно покачивает своей надменной, гордо посаженной головой. А я наблюдаю за обеими своими бабушками и все не могу решить, которую же из них люблю больше…

Помешивая ложечкой душистый кофе, Тата говорит с чуть иронической усмешкой. Усмехается она так же, как папа.

— Подумайте! Да это, оказывается, история в духе Шехерезады, тысяча вторая ночь! Я уверена, друзья, у сказки обязательно будет продолжение…

Беседу за кофе прерывает стук в дверь. Вообще-то пора папе возвращаться из суда, но у него свой ключ — значит, явился кто-то чужой. Мы с Гиви переглядываемся, без слов понимая друг друга: а вдруг действительно продолжается тысяча вторая сказка Шехерезады?

Так и есть! Блистая драгоценностями, в длинном, по щиколотку, шелковом цветастом платье за дверью стоит томная и важная мадам Маконян. С тех пор как дела ее мужа пошли в гору, она ни разу не посещала нас. Я хорошо знаю, как в нашей семье относятся к вдруг разбогатевшим Маконянам, знаю, что и бабушка Тата отзывается о них с явной неприязнью — волею судеб и горсовета Маконяны вселились в те комнаты, где помещалась раньше редакция газеты, издававшейся дедушкой, и это особенно неприятно Тате. Я не раз наблюдала, как она, презрительно щурясь, разглядывает с нашего балкона устланный дорожкой, с нарядной легкой мебелью балкон Маконянов, где сверкает серебряной трубой недавно приобретенный граммофон, распевающий модные песенки Вяльцевой и Вари Паниной. «О, как меняются времена! — вздыхает бабушка Тата. — Когда-то в этих комнатах бывал Ладо Кецховели…»