Читать «Доднесь тяготеет. Том 1. Записки вашей современницы» онлайн - страница 387

Летом 1937 года мы с Павлом были в однодневном доме отдыха партактива. Во время обеда его друг Петр Иванович Смородин — второй секретарь Ленинградского обкома партии, а в прошлом — генеральный секретарь ЦК РКСМ — обратился к сидящим за столом с такими словами: «Не пора ли задуматься над тем, что происходит в стране? Надо действовать, не то нас всех перехватают поодиночке, как кур с нашеста!» Все сначала обомлели, а потом поспешно стали расходиться, со Смородиным остался лишь Павел.

…Последний, самый короткий этап — от Кокчетава до райцентра Володаровки. Нас поставили в кузове грузовика. Один из конвоиров сел в кабину. Поперек кузова была натянута толстая цепь, отделявшая заключенных от конвоя. На каждом ухабе, как ни береглась, я все же ударялась о цепь животом.

Через полсотни километров машина притормозила, к нам в кузов взобрался человек с интеллигентным лицом, одетый в телогрейку. Как выяснилось — учитель-спецпереселенец.

— Как вам не стыдно? — сказал он с польским акцентом. — Молодой парень сидит в кабине, а женщина… Да она же у вас родит по дороге!

Только тогда меня пересадили в кабину.

Едва приехали в Володаровку, как я почувствовала схватки. Хотя во дворе районного управления МВД было несколько машин, в больницу пришлось идти пешком, меня чуть ли не на себе потащил через все огромное село журналист-москвич Владимир Иванович Лебедев, с которым я познакомилась на этапе.

В Володарской больнице я родила мертвого ребенка…

Хирург Иосиф Львович позднее, когда мы подружились, сказал, что меня чудом удалось спасти, что, отправляя в таком состоянии по этапу, меня обрекали на верную смерть.

Через три дня после похорон нашего первенца ко мне в Володаровку прилетел муж — художник Михаил Ройтер, чтобы разделить со мной ссылку.

В ссылке у меня родился Олег, и мама приехала, чтобы помочь нам его растить.

Из Москвы мне писали, присылали книги подруги и мой учитель Сергей Данилович Сказкин, профессор МГУ. Письма эти очень поддерживали меня.

Я стала сельской учительницей в глубинке, вела русский язык и литературу, немецкий и даже математику — всё, но только не историю: ссыльной не положено…

Мои ученики — русские и казахи, украинцы и поляки, балкарцы и немцы — дети спецпереселенцев.

Каждый месяц в село приезжал оперуполномоченный. Тогда под школьным окном — посреди урока — возникал солдат с автоматом и, стукнув прикладом по раме, кричал:

— Училка! На отметку!..

Заяра Веселая

7—35

Мы дружим с сорок седьмого года — вместе учились в институте. В конце второго курса Заяра перестала бывать на занятиях, вскоре мы узнали, что ее арестовали. Помню, как страшно было при мысли, что каждый из нас вот так же внезапно может оказаться за решеткой…

Заяра не была в лагере, но и она прошла через Лубянку, Бутырки, пересыльные тюрьмы, ссылку. Между тем в ее воспоминаниях нет мрачных красок. Природный оптимизм и самоирония — известный способ самозащиты — определили общую тональность воспоминаний.

Характерна концовка этих записок, которая осталась за пределами публикуемой части рукописи. Заяре разрешено поменять место ссылки: Сибирь на Казахстан. Неявка в комендатуру в срок, указанный в сопроводительной бумаге, будет считаться побегом. А за побег — 20 лет каторги.