Читать «Доднесь тяготеет. Том 1. Записки вашей современницы» онлайн - страница 386

— На допрос.

Одеваюсь, с трудом втискиваю отекшие ноги в туфли.

Допрос за допросом — и все по ночам — мат, угрозы, снова ставшее моим кошмаром «Встать!».

— Не подпишу, не подпишу! — твержу я всякий раз, когда следователь сует мне состряпанный им протокол допроса.

В камере я все чаще стала задавать себе, казалось бы, простые вопросы: почему всю ночь не гасят над нашими головами ослепительно яркий свет? Почему на допросы чаще всего вызывают ночами? Почему в помещении с паркетными полами (когда-то гостинице), с водопроводом и канализацией в камерах стоят параши? Почему от нашей одежды отрезали все пуговицы и другие застежки, даже вынули резинки из трусов? (Мы, конечно, смастерили пуговицы из хлебного мякиша и научились так ловко заворачивать «резинку» чулок, что они редко спадали с ног, вдернули отрезанные от подолов полоски ткани вместо тесемок.)

Я поняла, что тюремный режим преследует цель — унизить нас, ослабить нашу волю.

…Мои конвоиры, истомленные жарой, нетерпеливо поглядывают на рельсы. Я с еще большим нетерпением жду поезда: в моем положении лучше уж поскорее добраться до места.

В Куйбышевской пересылке я застряла на три недели. В бараке мне сразу же уступили место на нижних нарах, поближе к окну. Но воздуха все равно постоянно не хватало. Я часами ходила по узкому проходу между нарами, надеясь, что это будет на пользу моему ребенку. Он по-прежнему не подавал признаков жизни, это меня очень тревожило, но по неопытности я еще не предполагала худшего. И не раз в эти часы вспоминалась мне во всех деталях поездка в Бутырскую тюремную больницу на обследование и странно поспешное возвращение оттуда. Врач на Лубянке написала какую-то бумажку, меня втиснули в переполненный «воронок». В зарешеченном окошке замелькали знакомые очертания домов Новослободской: дом Курникова, булочная-кондитерская, а вот уж и угол родной Палихи.

— Там мой дом! — не сдержалась я.

— И мой тоже! — сказала сидевшая рядом девушка.

Оказалось, что она моя тезка. Сестры Наташа и Инна Гайстер, как и мы с братом, росли без родителей с тридцать седьмого, учились, потом попали в тюрьму.

Почти сорок лет спустя я неожиданно встретилась с Наташей в Большом зале консерватории.

— Какое знакомое лицо, — сказала я. — Где мы могли встречаться, не в академии ли?

Она узнала меня и, улыбнувшись, ответила:

— Конечно, в Академии общественных наук.

О чем только не передумала я за эти недели ожидания в Куйбышеве. Представляла, как Миша переживает за меня и нашего будущего ребенка; как убивается мама о Феликсе, а теперь еще и обо мне… (Отбыв срок в лагере и получив «минус», мама работала на рыбозаводе за Астраханью.)

Думала и об отчиме, погибшем в лагере. Комиссар кавалерийской дивизии, впоследствии крупный партийный работник, Павел Федорович Дорофеев женился на моей матери, когда мне было 10 лет. Помню первую нашу с ним встречу в «доме на набережной», куда привела меня мама; и как поразила меня более чем скромная обстановка его холостяцкой квартиры. Единственное украшение стен — именное оружие, подарок комбрига Ковтюха: они вместе совершили Таманский поход.