Читать «Терская коловерть. Книга третья.» онлайн - страница 66

Мылся гость на базу за конюшней. Устя слышала, как муж поливал воду и о чем–то с ним говорил вполголоса. «Клянусь попом, который чуть не утопил меня в купели, никогда б не подумал, что печная труба может служить выходом», — с трудом разобрала она из речи незнакомца. Потом он, одетый в бешмет Петра, сидел за столом между старым и молодым хозяином, пил вместе с ними чихирь, ел яичницу и что–то рассказывал, всякий раз прерывая свое повествование, когда Устя входила в комнату с очередной закуской. «Должно, осетин», — решила Устя, глядя на его едва не сросшиеся на переносице черные брови и тонкий, прямой нос. Чем–то неуловимо смахивает на ее знакомца Осу, с которым она познакомилась в семнадцатом году у санитарного поезда. Устя невольно вздохнула: хорош был парень. Где–то он сейчас? Как уплыл тогда на Сюркином каюке за Терек, так и с концами. Забыл, наверно, а может, в войну убили…

Из спальни донесся детский плач. Устя поспешила к люльке. «А–а–а…» — затянула извечное, укачивая проснувшегося не ко времени сына. Укачав, прилегла на постель, снова задумалась. Пятый год пошел, как она стала женой Петра Ежова, а все не может забыть того раненого фронтовика–осетина, что обещал приехать в Стодеревскую свататься. И откуда он взялся такой улыбчивый да красивый на ее голову? А может быть, это все девичья блажь и ей никого кроме Петра не надо? Чем он плох, ее муж, старший урядник, Георгиевский кавалер? И ростом вышел, и силой бог не обделил. А что прижимист малость, так ведь скупость не глупость, говорят старые люди. Зато у них закрома полны всякой всячиной и в сундуках добра — на два века хватит. Правда, ключи от сундуков у мамаки на пояске под запоном. Жадная старуха, под стать своему мужу. Устя однажды увидела случайно, как они вдвоем перебирали в кладовке слежавшиеся от времени царские деньги и проклинали в два голоса Советскую власть. «Дурак старый, верблюд ногайский, — бил себя по лысине Евлампий кулаком с зажатыми в нем «екатеринками», — нет бы накупить на эти деньги каких–либо золотых предметов. Вот теперь и любуйся на них, мать их так. А все ты, старая квашня: «Подожди, подожди…» Вот и дождались с чужой ухи жижки. Заставить бы тебя, подлая, сожрать энти деньги без масла и соли».

Ух и злой старик! Особенно ненавидит он коммунаров, отобравших у него с приходом Советской власти мельницу, и больше всех из них — ее отца. «Ну и сваток мне достался, — косоротится он всякий раз, когда представляется возможность напомнить младшей снохе о ее захудалой родословной, — как был гольтепа–гольтепой, так и остался с голой задницей, коммунар задрипанный. В одном кармане смеркается, в другом — заря занимается. Пролетарий изо всех стран, чоп ему в селезенку, — от людей стыдно за такое родство».

Не стерпела однажды Устя, отпела свекру в ответ не менее ядовито. Ох, как взъерепенился станичный богач, от злости чуть было кандрашка не хватила. Замахнулся костылем, но ударить воздержался — не те нынче времена. Лишь обругал матерно и пообещал отца ее повесить самолично, когда, даст бог, власть переменится. А в то, что она переменится, он верил горячо и упрямо. О том и молился по нескольку раз на день.