Читать «Цыганский роман» онлайн - страница 424

И я выхожу на середину дороги. Я понимаю — эта машина последняя!.. Там, за нею, — темнота. Никаких звуков. Этот танк тарахтит, как отставший бобик. Шаркает и шавкает. Я становлюсь у него на пути и раскидываю руки в кресте… Мама, моя неверующая мама, когда я смертельно заболел и никакие профессора уже но гарантировали жизнь, крестила меня… Отец был, как всегда, в командировке, не мешал. И на меня лили воду. И я, как человек, который не любил купаться, кричал: «Не надо!.. Не хочу!..» Я был маленьким, но уже большим атеистом. Безбожником. Уже знал, что он не может помочь!.. И вырывался из рук, когда батюшка ставил на мне кисточкой точки. Как будто точки над моим прошлым. Очень уж не любил купаться страдалец за веру! Потому что неверие — тоже вера! И как же мне не верить в Него, если спас меня, где государство бросило! Если нация моя от меня отказалась: не вышел рожей, и мои односельчане по крови и мове, которую любил и люблю больше жизни, сдали людям, «мова» которых чужда и им, и мне! А человек, разговаривавший на этой самой «мови», спас меня — иностранца (для него, конечно!), иноверца. А я его за это!.. Ох, грехи наши тяжкие, Господи, сделай так…

А Он и сделал. Танк, последний, самый последний — остановился. Может, потому что я стал поперек пути, не объедешь? А может, потому что Господь!.. А может, потому что за танком — хвост. Лапник, здоровая ель или сосна, ветка, а на ней… люди! Среди ветвей и хвои белые ниточки. Бинты. Значит — раненые. Так и тащут их на ветке. Однако люди — не птички, на ветвях сидеть. А они не сидят — валяются. И сваливаются, должно быть!.. В пути. Не хотел бы я ехать таким транспортом!.. И не поеду!.. Рядом корма танка, за которую привязана ветка, санитарный «прицеп». На танке тоже белые нити на фоне шинелей и телогреек — раненые. Тоже госпиталь. Основное отделение. А здесь, на лапничке, — филиал. Как у нас с Глазуновым. Раненые, ровные! Я бы, конечно, отдал за них жизнь, как Борис Никифорович, как профессор. Я не лез в огонь, как Дворянинов с его семьей, как Соломончик, про которого рассказывал Трунов. Я — не! Но я — да: человек!.. И прошу: танк, милый-хороший, погоди немного, отдохнешь и ты!..

А он, железный, не желает отдыхать. Как правильно говорил Колька, на наших машинах можно либо умереть, либо воевать. Ждать, годить, жалеть не приучены: железо!.. И он трогается, только-только я схватился за скобу… Хорошо еще, что скоб наделали!.. Он срывается с места, а я повисаю!.. Не на бинтах, конечно, а на скобе. Как на перекладине. Я и в полковой школе, где нас учили ускоренным курсом, не мог. Сходило. Не до физкультуры — война! Скорей, скорей! Кучу младших командиров. Потому что перебили старших.

Будущий младший сержант Припара не справляется с винтовкой, не может собрать — старшина Пидпара по спине его — штыком! А как же: война! Скорей, скорей! Так его, так: соображать надо! Надо. А вы соображали, когда на вас война эта самая надвинулась? Он не готов, будущий младший сержант Припара, а вы были готовы? То-то! Припара другое умел — хлебушек выращивать. Могучий человек был, будущий младший сержант Припара. Все у меня спрашивал: «Ты на шо вчывся?» То есть не «зачем», а «на кого»? Я ответил. Тогда он опять: «А чувал на шостый этаж знэсэшь?» То есть мешок килограммов на восемьдесят смогу ли я снести на шестой этаж. Я отвечаю, что, конечно, нет. А он удивляется: «На шо ж тебэ вчылы?» То есть зачем, если ты мешка не потащишь на шестой этаж! А старшина тоже великий интеллектуал. Спросите его, «нащо» он Припару штыком? Скажет: для порядка. А на самом деле воспитывал из него зверя. Зверством. Но, может быть, это и есть порядок войны!