Читать «Цыганский роман» онлайн - страница 186

Владимир Наумович Тихвинский

Я оглядывался по сторонам — интересно было посмотреть, как живет легендарный профессор. Домик был старинный, махонький, так что никакого «мае́тка» — имения — у Дворянинова не было. Что касается фамилии, то он сам объяснил, что происходит она якобы от того, что какой-то его дальний предок, холоп, был продан дворянину и потому назывался «дворянинов холоп». Потом осталось просто: Дворянинов.

— А может, моя фамилия еще древнее, — сказал профессор серьезно. — Со времен первой российской переписи населения. Пришли к одному бедному мужичонке и спрашивают, какого он сословия? Мужик и говорит: «дворянин». Те, что пришли, вытаращили глаза: «Какой же ты дворянин, если у тебя даже хаты нет!» — «Хаты действительно нет. Живу во дворе. Значит, дворянин!»

Свою шутку профессор заключил словами:

— А вообще-то я разночинец, в разных чинах при трех властях ходил.

В крохотных комнатках его дома была напихана разностильная мебель. Я вспомнил разговоры о том, что коллеги Ивана Александровича к нему свозили вещи, и вправду, в углу под иконами стоял семисвечник — кто-то из уехавших оставил. Но не прятал его профессор, хотя и опасно было.

— На этот счет у меня свои понятия. Немцам не нравится, что Христа им евреи подарили, он расслабляет их сильную нацию, а Библия наполнена медицинскими советами и указаниями, как сделать людей здоровыми! Кстати, Глазунов, я хотел кое о чем с тобой посоветоваться…

Он увел Бориса Никифоровича в другую комнату. Там они о чем-то говорили, старик все переспрашивал, наверное, был уже не только слеповат, но и глуховат. О чем они говорили, я понял потом. А пока я сидел, слушал глухой голос старика и оглядывался вокруг. Софа, на которой только что сидел Дворянинов, была совсем маленькая. Дворянинов усаживался на нее, клал круглый большой живот на одно колено, потом на второе и, наконец, помещал его между коленями. Затем он водворял на живот свои руки и вздыхал, будто проделал большую и важную работу. В гостиной стоял еще маленький кабинетный рояль, на котором, видимо, играла Серафима Георгиевна, и треугольный странный шкафчик в углу. Таких у нас уже давно не было. Стенки внутри были оклеены старинной рекламой телефона, едва ли не самого первого: у громоздкого аппарата сидела завитая девица и отвечала на голос: «Барышня, дайте два нуля тридцать!» Мне показалось, что девушка эта чем-то похожа на дочь профессора, которая вошла в дверь, неся посуду. Огромная, как отец, над покатыми плечами — иконописное лицо. Дочь Дворянинова кивнула мне головой и ушла: высокая и сильная женщина в платье сестры милосердия.