Читать «Цыганский роман» онлайн - страница 176

Владимир Наумович Тихвинский

Рапперт нервничал и все время повторял русское слово «безобразий». Он жаловался на то, что русские не понимают хорошего обращения. Немецкое командование проявило гуманность, разрешило лечить русских военнопленных в цивильной больнице, а они не испытывают благодарности. Где-то скрываются. Прячутся. Саботируют. Он, Рапперт, разрывается между двумя лечебными заведениями, чтобы все было хорошо, а все «нихт гут». Потому что русские выздоравливающие живут себе здесь как на курорте, а немецкие солдаты за них воюют на фронте. Он попрекал Глазунова медикаментами, которые выделял для русских из своих фондов. Припомнил даже, как он мягко относится к тем, кого комиссует: люди месяцами находятся на долечивании, ничего не делают, а он, шефарцт, раз в жизни не может выделить нужного количества людей для немецкой комендатуры.

Людей для комендатуры выделяли не раз в жизни, как утверждал шефарцт. На территории больницы то и дело появлялись представители разных немецких служб и забирали выздоравливающих на работу. Просто Рапперт был не в курсе дела. Но в сущности, выздоравливающие часто маялись без дела, валялись на солнышке, и Глазунов довольно резонно упрекал свой «хозвзвод» в том, что никто не хочет работать по совести. Один из тройки, которую все же удалось собрать на этот раз Глазунову, по фамилии Двойнин, обычно много работал по хозяйству, а тут его с трудом извлекли из уборной. Прятался. Отлынивал. Бывший хулиган, фамилия которого была Трунов, окопался на кухне, чистил картошку, хотя всячески презирал «бабьи занятия». Он стоял перед Раппертом и мял в руках фартук. Шеф со злостью вырвал тряпку из рук больного, бросил ее на землю, а потом долго и брезгливо вытирал руки носовым платком. Доктор бегал перед реденьким строем и тоже кричал вслед за шефом:

— Где остальные? Я вас зачем здесь держу, черт возьми!

И обращался ко мне:

— Ну-ка живо читай мне, кто еще свободен?

Я открыл книгу и стал читать. Все были распределены, в строй поставили даже тяжелобольного Полетаева.

— Больше нет никого, — доложил я и захлопнул книгу. Мне было обидно: что он мог поделать, Борис Никифорович? Где ему брать людей? Его положению я не завидовал. Сверху давят, нажимают, а внизу как могут сачкуют.

— Нету никаво? — переспросил Рапперт.

— Действительно, кажется, все… — Глазунов даже руками развел для убедительности.

— Тогда ты пойдешь сам, лично… — распорядился Рапперт, и было непонятно, кого он имел в виду: Глазунова или меня?

Борис Никифорович вдруг сник и стал напоминать того жалкого человечка, которым я впервые увидел его на стадионе. Он снова стал похож на школьника.

— Ти, ти, пайдешь! — Рапперт вырвал у меня из рук книгу и передал ее Глазунову. — А шеф есть шеф! Завтра ти меня тоже посылать рапорта? А?

Я стал в строй. Рядом шипел выздоравливающий Шишов:

— Во, здоровый мужик вместо себя мальца посылает! Свой называется! Меня свои доктора даже в армию не брали по причине грыжи, а тут — давай-давай! Ты бы еще «лос-лос» заорал.