Читать «Цыганский роман» онлайн - страница 174

Шеф воздел свои пухлые руки:

— Я не понимать, что такой пры-глянуться?

Дина Осиповна что-то шептала ему на ухо, шеф краснел, отдувался и говорил:

— Фуй! Как это можна такая сказать! Немецкий доктор есть галантин кавалер… Ви знайт отшень нехороший немеский слова…

Я знал, что никаких «отшень нехороших» слов, как у нас, у немцев не было, но, видимо, Дина Осиповна говорила что-то такое, отчего Рапперт краснел.

— Опять перешуршала! — ворчал Глазунов, когда она с победным видом выводила Захарову-Виленскую из кабинета.

— Зато левой ножкою правее, правой ножкою левее! — напевала Дина Осиповна и даже пританцовывала.

Она отдала Иде Яковлевне справку, подписанную Раппертом. Согласно этому документу Захарова Лидия Яковлевна была комиссована и направлялась на долечивание в родное село на Курщине.

— Почему на Курщину? Я москвичка! — недоумевала Захарова.

— Не знаете географии, Курск — по направлению к Москве. — Дина Осиповна поправляла резинку на чулке. Прямо при мне, не стесняясь. Наверное, не считала взрослым, мужчиной. Меня бросало в пот… А каково было смотреть на это Глазунову и Рапперту, когда она при них проделывала то же самое? Может быть, потому она никого и не боялась?

— Этим и мужа приговорила к себе, — рассуждала Федосьевна. — И первого. И второго. И еще пять приговорит! Вот увидите. Ей только в немецкой кабаретке танцевать. Ногами дрыгать! Рази ж воно доктор? Лили Марлен, как немцы поють.

— И приговорю! — смеялась Дина Осиповна, которая любила слушать всякие разговоры о себе. — Говорят, кто-то видел, как доктор Тумалевич сидела на коленях у самого шефа? Ну что ж, так было нужно. По работе. А что же мне, у вас на коленях сидеть? — Она демонстративно поворачивалась к Глазунову, в присутствии которого и вела разговор. — Так я у вас там не помещусь, милейший! Да и какой вы мужчина. Вот Рапперт, это да! Галантность. Одеколон из Парижа. Культура!

Ее рассуждения напоминали слова Ани Кригер и Клавы. Я уже привык слышать о том, что война есть война, она все спишет, двум смертям не бывать, а одной не миновать, и прочее, и прочее. В глазах у Дины Осиповны плясали огоньки. Как отсвет пламени чадных каганцов. Мне становилось не по себе. После истории с тетей Валей я плохо воспринимал такую откровенность. Дина Осиповна вела себя смело, даже нагло, но иногда приходила с заплаканными глазами, злая и вымещала дурное настроение на больных. Она могла сказать гадость даже Захаровой, женщине, которую она фактически спасла, провела через комиссию, подкармливала. Я сам слышал, как она привела в угол за аквариумом какую-то закутанную в рябой платочек девушку с макитрой сметаны.

— Больная! — сказала она Виленской строго. — Ешьте.

— Откуда это? Нет, я не могу принять такой подарок! У меня нечем платить. Нет, нет, не могу!

— Ешьте скорийше, бо мэни до дому йты! — глухо говорила дивчина, закутанная в платок до самых глаз. Она откровенно трусила.

Артистка стала есть сметану, залезая коркой хлеба в кувшин, давилась, чавкала, пыталась проглотить как можно больше, и при этом мямлила: