Читать «Цыганский роман» онлайн - страница 145

Чего-то они все здесь не понимают. Как не понимали смысла анекдотов: надо было все разжевать и в рот положить. Но какой же это анекдот, если его нужно объяснять! Отец называл таких людей, как Василий Тимофеевич, «ведмеженцами». Производное от «выдвиженец», то есть выдвинутый на ответственную работу партиец, и «ведмедь», то есть медведь, как он назывался по-украински. (Родители были родом с Украины.) Мама сердилась на отца: «кугуты», конечно, не лорды, чтобы вести себя точно светские денди, но ведь и отец никогда не бывал в английском парламенте! В нашем советском парламенте, как и в других организациях, много таких «ведмеженцев». Известно, что наша партия боролась за дело народа и ставила на все посты людей из народа. По поводу дискуссии о том, что прачка может управлять государством, отец коротко заметил: «Прачка — не Коллонтай, а Коллонтай — не прачка!» На самом верху было много отменно образованных людей, особенно из эмигрантов. Но кучка эта быстро растворялась в потоке выходцев из народа, из того самого, ради которого, собственно, и делалась революция. Так что все казалось логичным, нужно только подождать, пока «низы», вынесенные наверх, образуются. Это казалось разумным и правильным. «Все люди равны!» — утверждал папа, хотя и посмеивался над теми, которые еще не равны — по знаниям и культуре, и учил «ведмеженцев». Мама, говоря о людях, утверждала другое: «Люди благодеяний не забывают!» И, как оказалось, была права.

На том партбюро «ведмеженцы» вели себя как дети, которым поручили взрослое дело. «Рассказывал ли член партии… политические анекдоты своему сыну?.. Если да, то при каких обстоятельствах и что он может сказать в свое оправдание»? Я удивлялся: надо же быть такими тупыми, разве им не известны обстоятельства? Не они ли встречались у нас дома… По субботам… За столом… Ели «хворост» из теста и «снежки» из взбитых сливок с кремом и слушали анекдоты, которые, естественно, рассказывал папа, он умел их рассказывать! Правда, председательствующий Василий Тимофеевич не только не рассказывал анекдоты, но и, как утверждал он сам, не запоминал их. После того как однажды в танце он наступил на туфельку тети Зины и раньше времени убежал домой, моя мать особенно яростно принялась за отца. Она пилила его за неуважение к простым людям, на чьих могучих плечах всегда держался и держится мир. Папка смеялся и кричал, что она «просто неравно дышит к Василию Тимофеевичу!». А мать не отрицала: она любит людей солидных, а не паркетных шаркунов и клоунов!.. Отец еще больше хохотал и кричал: «Значит, я коверный!..» Мама не отвечала, она просто не знала, что коверный — это клоун.

Мать не умела вести «вумных разговоров» и, когда приходили гости, убиралась на кухню руководить готовкой, хотя для этого у нас была домработница, замечательная кухарка и мастерица кондитерских изделий. Парируя мамины наскоки, отец кричал: «По-твоему, я издеваюсь!.. По-вашему, я из охранки!..» Все знали, что папа, в отличие от «ведмеженцев», прошел царскую каторгу и петлюровские застенки. Поэтому всегда выражали отцу свое молчаливое уважение.