Читать «Идиллии» онлайн - страница 43

Петко Юрданов Тодоров

На невзгоды и свое сиротство он еще не обращал внимания, и никакие лишения не могли омрачить его ясные большие глаза, прогнать веселый громкий смех с его уст. За это парни и любили Рале и — будь то посиделки, будь то праздник, — пока все не соберутся вокруг него и он их не поведет, сами ничего не затевали.

III

Позапрошлой зимой под Николин день опять собрал свою ватагу Рале, вывел из корчмы и повел гулять по селу: шутки, подтрунивания, озорство — до поздней ночи куролесили парни.

Стемнело. Днем веял теплый ветерок, а к ночи пошел крупными хлопьями снег. Сначала снег таял, потом начали белеть крыши домов и сараев, темная сырая ночь опустилась над селом, парни уже не различали друг друга и по одному разбрелись. Рале опять остался один. Хотел было завернуть в корчму согреться и поужинать, да в этот вечер бакалейщик запер ее пораньше — он тоже пошел есть праздничный пирог с рыбой. Домой идти — там ни полешка дров. Да и хлеба нет… Прошел мимо одного плетня Рале, мимо другого, все сидят за праздничными столами среди своих, один он шлепает по лужам и месит грязь рваными постолами. На кого стал похож — бродяга, настоящий бродяга… Увяжется за ним какой-нибудь пес, да и тот бросит — побредет по снегу, проводит его и свернет в сторону, в первую подворотню. Теперь повстречай его кто — брови засыпаны, все лицо облеплено снегом, — испугается…

Разбитый, промокший и голодный, Рале наконец остановился посреди села, и таким бессмысленным показался ему и смех его, и парни, и все вокруг. Ради чего он столько лет топтал эту грешную землю — только чтобы хитрить, балагурить, потешать других озорными выходками… И вдруг в его смутной памяти всплыли ворчливые слова деда — дескать, человека из него не выйдет, семьи у него не будет… И с чего он как раз теперь их вспомнил? Едва об этом подумал, как зажужжали в ушах другие, сердитые и злобные слова теткиного мужа, когда тот прогонял его из дома. И все укоры и издевки односельчан, которых он до сих пор не хотел слышать, вдруг словно обрушились на него, и страшно ему стало…

Поник головой Рале, посмотрел вокруг, чуть не завыл над собой, как над покойником, но прикусил губу и сдержал слезы.

После этого будто что-то надломилось в нем. Сердце не дозволяло ни перечить старикам и смеяться над ними в корчме, ни шутить с парнями у колодца и на хоро. Раньше придет, бывало, к нему парень с самой сокровенной своей болью, а он обругает его и на смех поднимет. А теперь Рале как подменили: всякого слушает, добрыми глазами глядя, а то еще возьмет да и потреплет парня ласково по плечу, молча протянет ему руку, вздохнет, и горькая улыбка тронет его губы.