Читать «Воспоминания о XX веке. Книга первая. Давно прошедшее. Plus-que-parfait» онлайн - страница 280
Михаил Юрьевич Герман
Еще в студенческие годы я видел выставку Пикассо (какое это было событие, у входа в Эрмитаж даже дрались почитатели художника с его хулителями) и на первых своих тогдашних публичных выступлениях объяснял негодующей публике, что он — великий. Вряд ли тогда понимал я суть этого хитрого гения, с его откровениями и небрежностью, взлетами и кокетством, горькой мудростью, артистизмом, цинизмом, умением и запутать, и эпатировать зрителя, и поднять его в действительно горний мир. Разве хоть какой-нибудь другой художник сконцентрировал в своем творчестве с такой удивительной полнотою лики и личины искусства ХХ века, его грандиозные триумфы и столь же грандиозные мистификации, его находки и заблуждения, его мучительные споры с самим собою, циничные игры и испепеляющую человечность, его мифологию и его свободу. Великий игрок, серьезный, прагматичный и грандиозный, многоликий, как весь XX век, он служил богом всем жрецам, всем верам и даже атеистам, сам кадил разным идолам, все им клялись, мало кто его любил, понимали еще реже. Но я с яростью защищал свободное современное искусство (в рамках дозволенного, надо признаться, хотя и увлекался порой, сам того пугаясь) и объяснял, что можно изображать не только «как видишь», но и «как мыслишь». Кто-то сказал возмущенно: «Если бы голубку мира нарисовал не Пикассо, а другой художник, никто бы этого и не заметил».
Вероятно, мой оппонент был прав, жест в ту пору был важнее самого художества.
Так было и на ноябрьской выставке в ЛОСХе.
Много чего было намешано в этих картинах. Уже ведь входило в обиход то, что московские критики назвали «суровым стилем»: жесткий, для своего времени безжалостный, лаконичный и аскетический показ «романтики будней». Это и новое прочтение Гражданской войны — без излишнего героизма, без культа Сталина, в нарочито приземленном, этаком ремарковском духе, это и рубленые, строгие лики на портретах равно рабочих и знаменитых музыкантов, это и труд без фанфар и лозунгов. «Суровый стиль» чудится нынче наивным, и новое поколение арт-критиков говорит о нем снисходительно. Все же, помимо весьма важного нового взгляда на мир и некоторой (по тем временам) пластической смелости, было там и несомненное художественное качество, уж никак не меньшее, чем у большинства отважных диссидентов.
Кроме того, радетели «сурового стиля» были почти все членами союза. И этому вот «левому МОСХу» или «левому ЛОСХу» (об этом нынче не помнят, и помнить не хотят) случалось хлебнуть поболее лиха, чем даже андеграунду. Диссиденты жили, разумеется, куда в большей опасности, чем все другие художники, но одна их гражданская позиция уже обеспечивала успех. Их репутация в среде либеральной интеллигенции была изначально высока, у них что-то покупали наши коллекционеры и иностранцы. История доказала, что репутация страстотерпцев со временем принесла тем, кто с честью прошел сквозь годы советского режима, славу и успех — и у нас, и за границей. Многие же — вовсе не самые талантливые и известные — до сих пор с удовольствием носят терновые венцы от Кардена и стригут купоны.
