Читать «Пушкинский век» онлайн - страница 133
Аркадий Моисеевич Гордин
Намереваясь возвращаться сухим путем, Оленин заблаговременно послал в Ревель кучера с коляской. Готовясь к путешествию, он записал для памяти: «1. Почтовые лошади, мелкие деньги. 2. Подорожная и билеты для станции. 3. Коляску приготовить, пилу, топор, веревки, бечевки, огниво, кушанье».
Как проходило путешествие, явствует из «Дневной записки славного путешествия двух странствующих по синему морю»: «(Среда) 23 июля 1824 г. в пять часов после обеда выехали из П-га на пароходе в Кронштадт, где и ночевали. (Четверток) 24 июля во втором часу пополудни, приехав на голеот „Факел“, снялись с якоря… (Пятница) 25 июля… Погода нас целый день била… (Суббота) 26 июля. Ночью погода усилилась и продержалась до вечера. В это время небо прояснило и ветер начал утихать. Мы были угрожаемы штилем. Это в море хуже погоды, и зыбь уже начиналась. (Воскр.) 27 июля. Утро было прекрасное, ветер поднялся довольно попутный, и в 10-ть часов утра мы на всех парусах вошли в новую ревельскую гавань, после 3-х суточного плавания».
В 1820–1830-е годы Пушкин несколько раз совершал прогулки на пароходе из Петербурга в Кронштадт. В мае 1828 года ему сопутствовали А. С. Грибоедов, П. А. Вяземский и семейство Олениных. Их попутчиком оказался живописец Д. Доу, который закончил работу над портретами для Военной галереи Зимнего дворца и должен был из Кронштадта отплыть на родину в Англию. На пароходе он зарисовал Пушкина. И Пушкин тут же сочинил обращенное к Доу стихотворение: «Зачем твой дивный карандаш рисует мой арапский профиль?..» Поэт просил художника запечатлеть юную Анну Алексеевну Оленину, в которую был в это время влюблен.
Незадолго до того Вяземский писал жене: «Смерть хочется… возвратиться в июне в Петербург и отправиться в Лондон на пироскафе… Вчера были мы у Жуковского и сговорились пуститься на этот европейский набег: Пушкин, Крылов, Грибоедов и я».
Пушкин еще мальчиком мечтал о путешествиях: «С детских лет путешествия были моей любимой мечтой». Он мечтал побывать в Европе, но за пределы Российской империи его не выпускали. Он мог плыть туда лишь в своем воображении: «Участь моя решена. Я женюсь… Если мне откажут, думал я, поеду в чужие края, — и уже воображал себя на пироскафе. Около меня суетятся, прощаются, носят чемоданы, смотрят на часы. Пироскаф тронулся, морской свежий воздух веет мне в лицо; я долго смотрю на убегающий берег. My native land, adieu. Подле меня молодую женщину начинает тошнить, это придает ее бледному лицу выражение томной нежности. Она просит у меня воды — слава Богу, до Кронштадта есть у меня занятие…»
Уже в первые месяцы появления пароходов петербуржцы на опыте убедились в их преимуществе перед парусниками, всецело зависящими от превратностей погоды. С 1827 года казенный Ижорский завод под Петербургом начал строить пароходы для Камы и Волги.
С конца 20-х годов из Петербурга в немецкий порт Щеттин ходил пароход «Ижора». Регулярные рейсы из Петербурга в немецкий порт Любек совершал английский пароход «Георг IV». Но весною 1830 года владелец неожиданно продал его, и рейсы прекратились.