Читать «Трилогия о Мирьям» онлайн - страница 271

Метаморфозы и метаморфозы! Слишком много вы отнимаете времени.

Нелегко вдохнуть искренность и разум в эти глаза, что буравят сейчас мой затылок, о благородстве же и говорить нечего.

— Что же ты задумал? — спрашиваю, не глядя в сторону Ватикера.

— Да чего уж там особого такого? — буркает он. — Может, устроим небольшую купель?

— Река у нас чистая, с песочком на донышке, — цедит один из мужиков.

Другой икает, будто его сейчас вырвет.

Лес неожиданно кончается. Кажется, что даже дорожка смутилась, тыкается вправо-влево, пока не отыскивает межу, и, робко отступая от ивовых кустов, змеится дальше к горизонту, окаймленному ольшаником.

По обе руки от нас раскинулось желтое жнивье. Рядами стоят старательно уложенные копны, и — в груди вдруг разливается тепло — я вижу впереди трех человек!

Две женщины в белых платках и мужчина в заношенной шляпе стаскивают в кучу снопы.

Они, совсем как в мирные дни, выполняют свою будничную работу. Точно нет ни войны, ни ружей!

— Люди, помогите!

Никогда в жизни я не кричала таким громким голосом. Ах, нераскрытые возможности, неиспользованное мастерство!

Трое на поле останавливаются. Смотрят, приставив к глазам руки.

Почему наши конвойные не разбегаются? Почему не бегут прятаться за копнами? Ведь рядом люди! Они не дадут убить нас! Эти люди, что любят животных и любят природу, разве они могут оставить в беде себе подобных?

Рууди украдкой нервно сжимает мое запястье.

Что, Ватикер все еще сопит рядом?

Нет, не испугались они моего крика, эти белолицые мужики и астматический Ватикер. Белые кепки носят боязливые старики….

О, дети природы, дети природы! Выпали у вас из рук снопы, и остались валяться на поле вилы, и грабли, и ведро с водой.

Омерзительно звучит хихиканье наших конвоиров. Живот у Ватикера колышется.

— Эстонский народ еще далеко пойдет! — зло восклицает Рууди.

— Эстонский народ всегда с нами! — в экстазе вскрикивает Ватикер.

— Небо голубое над тобой… — войдя в азарт, напевает один из мужиков.

— Все очистить, очистить от красных, — вторит тот, что недавно икал.

— А я чахотки боялся! — говорит про себя с удивлением Рууди.

— И землица почернела, та, что потом напоили… — пел все более распалявшийся приверженец отчизны.

— Все чтоб чисто было от красных! Пусть сгинет это нищее стадо новоземельцев, и все, кто на красных молились, пусть сгинут!

— Рубаха белая, из рода в род, что грудь эстонцу прикрывала…

— Ты отчий рай, крикучий край, ты с петушиным горлом сказочный народ, — перебивая охранника, орет разъяренный Рууди.

— Могильщики, неужто все надеетесь? — смеюсь во всю мочь.

— Ты лучше помолилась бы, дочь блудная, — шепчет очнувшийся от общего галдежа Ватикер.

Вдруг мужики умолкают и вскидывают ружья.

Аист!

Сраженная, падает огромная птица.

И я никогда не видела, как аисты учат на желтом жнивье летать своих длинноногих аистят.

По бровям резанул белый козырек.

Надеялась как-нибудь взглянуть из иллюминатора самолета на эту землю, по которой снуют человечки, на землю этих человеческих созданий, которые сверху выглядят, наверное, такими мирными и трудолюбивыми муравьями. До той самой минуты, как… Как же это Ватикер сказал? Землицу пожевать! Землицу пожевать!