Читать «Трилогия о Мирьям» онлайн - страница 190

— Что же это, глаза ослабли, гражданин Ватикер?

Он шарит в кармане. Я мгновенно отрываю от пола приклад ружья. Ватикер достает всего лишь носовой платок, чтобы вытереть пот.

— Печь не теплая, и хворост дожидается своего часу, вроде бы и не жарко вовсе, чтобы потом прошибло, — поддеваю я, изумленная, что он не узнает меня.

— Приглашай гостя присесть, — командует Ватикер старухе, а сам дышит при каждом слове так тяжело, что не остается сомнения — видно, и впрямь болен.

Выхожу на середину кухни и откидываю с головы платок.

— Анна?!

— Она самая.

— От-то-то, — пугается Ватикер. — Такой гость! А я в подобном виде, — бормочет он, отступая в заднюю комнату. — Ставь кофейник! — кричит он оттуда.

Старая женщина в темном одеянии копошится в углу возле плиты, обратив ко мне бесцветное лицо. Нащупывает между кусками сохнувшего на печном уступе мыла спичечную коробку и говорит мне:

— Вешалка, вон она, у двери, раздевайся уж, коли на то пошло, и ружью место определи.

Береста в ее руках с треском загорается. Через мгновение уже под плитой горит огонь. Старуха кружкой зачерпывает из ведра воду и наполняет закопченный чайник, потом снимает кочергой несколько кружков и ставит его на плиту — капельки воды, упавшие на горячее железо, громко шипят.

Приходит Ватикер — сапоги начищены, на плечах засаленная домашняя куртка с простроченными бортами, редкая седина приглажена гребешком, протягивает Руку.

— Здравствуй, Анна! — приветливо говорит он и снова задыхается. — Видишь, постарел, астма продыху не дает, с добрым человеком и не поговоришь как следует.

Смотрю на его обвислые щеки, прислушиваюсь, с каким трудом он хватает воздух, и вдруг чувствую свою беспомощность: какие могут быть счеты с таким жалким существом?

Ярость, что гнала меня сюда, как-то вдруг поугасла, превратившись в обыкновенную повседневную злобу.

— Что ж, пойдем на чистую половину, — предлагает Ватикер.

На чистой половине через всю комнату протянулся лоскутный половик, он приводит нас в угол, где вокруг одноногого круглого стола расположились три кресла — к каждой спинке прислонена вышитая подушка. С потолка на цепи свисает керосиновая лампа под белым куполом.

— Вот видишь, куда кривая вывела, — объясняет Ватикер. — В заброшенный домик лесника, в сторонку от людей и дорог.

— Да, бывало, все держался ближе туда, где побольше народу.

— Теперь что, да и здоровье тоже… Здесь, в лесу, легче дышится. Каарел постарел, говорит — иди подсоби. Лесничество большое, пригляд требуется, и браконьеры случаются, и дровишки воруют. А добро народное надо беречь.

— И давно ты бережешь его, это народное добро? — посмеиваюсь я.

— Да с год будет или поболе.

Ватикер смотрит на меня серьезно, переставляет, скрипя сапогами, ноги. И продолжает:

— Ты напрасно таишь на меня злобу, Анна. С ружьем вот пришла. Страсть-то какая. А я — конченый человек. Судьба оделила меня сполна за все грехи мои.

Садистские приемы! К чему! Ватикер сам преподнес мне превосходный ключ: пусть унижается, пусть объясняется, извивается, вымаливает прощение, прикидывается, пускай — что еще может быть страшнее для человеческого достоинства!