Читать «Старопланинские легенды» онлайн - страница 14
Йордан Йовков
Его проводили так же, как встретили. И когда топот коней затих, Марга, послав вдогонку обоим проклятие, подняла глаза к небу и подумала, что, может, этим все и кончится. Но через две недели султанские конюхи выхватили Ранку из хоровода и увезли во дворец. Стар и млад — все попрятались. Потом поднялся страшный шум, словно в улье. В доме Марга лежала без чувств, и Димчо-кехая потеряв голову ждал, когда жена придет в себя и скажет, что делать.
Делать ничего не сделали: до бога высоко, до царя далеко. Прошел слух, что Косан ушел в горы, стал разбойником, бродит вокруг султанского дворца. А начетчик отца Лукана Драгота постригся в «Биле». Но если насчет Косана было известно, что он сватался к Ранке, хотя Марга и слышать о нем не хотела, то никому даже в голову не приходило, что уход Драготы в монастырь имел какое бы то ни было отношение к дочери Димчо-кехаи.
Про это знал только сам Драгота. Вот о чем думал он, запершись в своей келье. Драгота был не такой, как Косан. Он любил хитроумные замыслы, окольные пути. Если бы он посватался к Ранке, как это сделал Косан, ее за него не выдали бы. Но отец Лукан был стар, не сегодня завтра мог помереть, и его место перешло бы к нему, Драготе. Тогда нашлись бы люди, которые убедили бы Маргу, что ее дочери приличней всего стать попадьей, выйдя за Драготу. И так было бы, так было бы, если бы не Хаджи Эмин, басурман этот, антихрист!
Но Драгота не считал, что все пропало… Кто знает, что таит в себе будущее. Может быть, султан вернет Ранку и тогда, опозоренная, всеми отвергнутая, она станет безраздельно его. А может, будет и иначе. Драгота ждал. Одиночество и тишина давали ему возможность думать, как они дают пауку возможность ткать свою паутину. А так как все эти замыслы относились к Ранке, он не чувствовал, что усталая мысль его переходит в бред. Дочь Марги словно стояла перед ним; он ощущал ее близость, видел огонь ее глаз, чувствовал тепло ее молодого белого тела; терзаемый желанием, пылая страстью, он ворочался на своем ложе, стонал, и перед глазами его, огненными глазами безумца, возникали видения, полные соблазна и греха.
Наступила осень и принесла с собой тяжелые дни не только для монастыря, но и для всего края. Прошел слух, что идут кырджалии; имена Индже и Кара-Колю были у всех на устах. По вечерам над зубчатым хребтом гор, вздымавшимся теперь еще черней и страшнее, сияли яркие зарева горящих сел. Днем солнце освещало тучи пыли над дорогами, по которым, словно черные муравьи, двигался народ; крестьяне Беличева и Бутова, Кыртожебена и всех деревушек и выселок убегали со скотом, с телегами, со всем, что успели захватить, в Жеруну. Село это, как самое большое, было окружено частоколом, и у бойниц были расставлены вооруженные стражи.
Монахи собрались в «Било», согнали коз своих и коров. И, смущенные, встревоженные, обступили отца Амфилохия, сохранявшего в эти часы всеобщего уныния обычное свое спокойствие и ясность ума. Он обратился к ним кротко, ласково, с ободрением, увещая никуда не бежать и возложить надежды на бога, который сохранит их и спасет. Но тут как раз проходивший мимо крестьянин сказал, что кырджалии идут прямо на монастырь. Речь его заглушили громкие крики и страшный шум, как будто над лесом разразилась гроза. Вся братия бросилась бежать — первый Драгота, за ним остальные, и отец Амфилохий остался один в монастыре.