Читать «Белые воды» онлайн - страница 17

Катерина… Федору Пантелеевичу иногда приходило на память далекое: странная, невытравимая в нем жила тяга — хотелось, чтоб принесла Матрена Власьевна в дом дочку, неженку, ласковое, хрупкое существо, а вот не получалось, — приносила сына за сыном, будто так от природы, первозданности заложено! И Федор Пантелеевич, когда, случалось, приезжал к Косачевым, в охотку баловал, тетешкал их дочь Катю. И та, ладненькая, живая, липла к нему, не отступалась, и он размягченно думал вслух: «Гляди-ка, Катьша, подрастешь да поднимешься, что тесто на дрожжах, — так в самый раз и невестушкой нам сташь, а? Не откажешь, не отворотишь в чужу сторону?»

Вот и стала невесткой, Костиной женой. Не отворотила в чужую сторону. Но иной раз к Федору Пантелеевичу подступала, гнетом давила нуда: пошло с той поры все наперекосяк в их семье — не сломать незримую стену, вставшую между сыновьями. И Катьша, тетешенная, гретая им у сердца, выходит, стала всему причиной. В такие минуты с переворачивавшей душу тоской думал он: уж лучше бы отвернула она в чужую сторону, легла бы кому другому сердцем — чтоб ни Косте, ни Андрею… Чтоб ни тому, ни другому. От этой нуды замыкался Федор Пантелеевич, седел, — белизна, перекинулась, вступила и в жесткие густые брови.

И все же он с необъяснимой верой, возникающей скорее не от реального представления, а порождаемой чутьем, знал, что хоть Катерина всему в том причина, однако не она повинна в беде их, макарычевской, семьи. И на долю секунды у него не просачивалась мысль, что дает она вольно иль невольно повод Андрею к надежде, что водит, как о том судачили злые языки в околотке, обоих братьев за нос. «Эх, Андрей, Андрей, — думал он горько, — защемило, видать, тебя, будто мульдой! Неужто не найдешь сил, не выкарабкаешься? Не понимаешь, что позором не токо себя, всех в окружку — Макарычевых, Косачевых — покрываешь?»

Все же в душе у него поначалу теплился светлячок надежды — авось время остудит, Андрей женится, — эвон сколько девок да молодиц, а не то отыщет еще какой выход, может, догадается, уедет, коли невмоготу. Однако время проходило, Андрей ровно бы и не задумывался ни о чем, ровно бы нравилось ему его житье-бытье: и не женился, и Катьшу не оставлял в покое. Забывался, затихал до срока Федор Пантелеевич, жил будто в полузабытьи, отгораживаясь мысленной переборкой от своей беды, но этих непрочных заслонов, этой видимой покойности доставало лишь до срока: вливалась в уши Федору Пантелеевичу очередная молва-слушок, взмучивала покой, взрывала хлюпкие в душе заслоны, и он калился, будто расплавленный, скопивший жарынь веркблей, свинец-сырец, еще не вызволенный из ватержакета. Догадывалась Матрена Власьевна всякий раз, что вязалось это у него с сыном Андреем, и теперь в такие дни она ночами, подтянув до подбородка ватное, своей стежки одеяло, остуженно просила: «Не трожь уж, Пантелеич, не казнись. Ломоть отрезан. Вырос. Своя голова кака-никака. Еще, смотри, уладица». И шептала что-то неразборчиво: не то устало, в безнадежности продолжала про себя свои доказательства, не то вершила незамысловатую молитву.