Читать «Путь гения. Становление личности и мировоззрения Карла Маркса» онлайн - страница 6

Генрих Николаевич Волков

Мятежный дух исчез совсем, Кричат маньчжуры дружно: «Нам конституция зачем? Нам палку, палку нужно!»

Могло ли в таких условиях родиться сколько-нибудь радикальное политическое движение? Можно ли было рассчитывать на вмешательство народных масс в судьбы страны, на свободное волеизъявление народа?

Все свои надежды немецкое бюргерство возлагало на прусскую монархию, видя в ней единственную силу, способную осуществить экономическую и политическую концентрацию в стране. В условиях междоусобных распрей и раздробленности идеал единого буржуазного государства стал для немецких филистеров предметом национальных устремлений, надежд. «Этим положением государства объясняется также нигде больше не встречающийся добропорядочный чиновничий образ мыслей и все иллюзии насчет государства, имеющие хождение в Германии», – писали Маркс и Энгельс в «Немецкой идеологии».

Немецкому филистеру мало раболепства перед власть предержащими. Он раболепствует и перед богом, которого «носит в своем сердце». Германия – родина религиозной реформации, протестантизма, и в ней силен был дух религиозного благочестия.

Законнорожденный отпрыск рабства (во всех его формах) и религии с ее ханжеской моралью, кодексом нравственных цепей, мещанин носит на своем медном лбу печать обоих родителей. Его можно было найти среди многих профессий. Он мог быть как господином, так и слугой, как торговцем обычной ветошью, так и поставщиком ветоши уцененных идей. В любом случае его отличает пресмыкательство и угодничество перед вышестоящим – будь то хозяйчик, король или бог. Веками выработанное и закрепленное лакейство становится внутренней, неосознанной потребностью филистера, его психологией, его духовным миром. Его мысли и чувства вращаются в шорах догм, он носит кандалы в своем сердце и в своей голове, а потому чтит их. Он не мыслит свою жизнь вне определенных канонов, вне циркуляров и распоряжений свыше. Он чувствует себя неуютно, когда оказывается перед необходимостью сделать самостоятельный шаг. Имей он свободу выбора, он никогда не выберет свободу.

Прусский мещанин того времени тяготеет к дисциплине. Воспитываясь в казармах «его величества» – как в военных, так и в духовных, – филистер охотно привыкает к палочной дисциплине и искренне полагает, что на ней весь мир держится. Он чувствует поистине «собачью» привязанность к палке и готов, доказывая преданность хозяину, перегрызть горло каждому, кто попытается отнять ее. Он сам охотно выполняет роль дисциплинированной палки, обрушиваясь на «смутьянов».

Филистер настолько упоен собственным благочестием, безукоризненной «моральностью» своего поведения, что почитает священным долгом своим всем «читать мораль», всех наставлять на путь истинный. Достоинство человека он видит в его невежестве относительно всего, что не идет на пользу сытому существованию. И в полном соответствии с этим собственное невежество он чванливо возводит в ранг величайшего достоинства.