Читать «Картина мира в пословицах русского народа» онлайн - страница 191

С 1588 г. по 1589 английским послом в России был Джильс Флетчер. Он написал книгу «О государстве Русском…», в конце которой вынес отношению русских к слову суровый приговор: «Что касается до верности слову, то русские большей частью считают его почти ни по чём, как скоро могут что-нибудь выиграть обманом и нарушить данное обещание. Поистине можно сказать (как вполне известно тем, которые имели с ними более дела по торговле), что от большого до малого (за исключением весьма немногих, которых очень трудно отыскать) всякий русский не верит ничему, что говорит другой, но зато и сам не скажет ничего такого, на что бы можно было положиться» (там же. С. 257).

Неискреннее речевое поведение есть лицемерие – актёрство, за которым стоит расчёт. Оно вытекает из рабской зависимости одних людей от других. Эта зависимость заставляла наших предков изображать, например, гостеприимство перед важными людьми.

Очень подробно обряд русского гостеприимства описал Н. И. Костомаров в книге «Очерк домашней жизни и нравов великорусского народа в XVI и XVII столетиях» (1860). Вот один из фрагментов из XVI главы этой книги – «Приём гостей. – Обращение», где речь идёт о лицемерном поведении хозяина в доме с важными гостями:

«Хозяин приглашал гостя садиться или говорил с ним стоя, также соразмеряя степень его достоинства: на этом основании, не приглашая гостя садиться, и сам или стоял, или сидел. Самое почётное место для гостя было под образами; сам хозяин сидел по правую сторону от него. Гость из сохранения приличия воздерживался, чтоб не кашлять и не сморкаться. В разговоре наблюдалось тоже отношение достоинств гостя и хозяина; так, приветствуя светских особ, спрашивали о здоровье, а монахов о спасении; одним говорили вы, а себя в отношении высших лиц называли мы; произносили разные записные комплименты, величая того, к кому обращались, а себя унижая, вроде следующих: “Благодетелю моему и кормилицу рабски челом бью; кланяюсь стопам твоим, государя моего; прости моему окаянству; дозволь моей худости”. В обращении с духовными в особенности изливалось тогдашнее риторство: говоривши с каким-нибудь архиереем или игуменом, расточали себе названия грешного, нищего, окаянного, а его величали православным учителем, великого света смотрителем и пр.» (там же. С. 249).

Вывод Н. И. Костомаров сделал нелицеприятный: «В обращении с низшими себя по большей части русский был высокомерен, и часто тот, кто унижался и сгибался до земли перед старшим, вдруг делался надменен, когда богатство или важная должность отдавали ему в зависимость других. В русском характере было мало искренности; дружба ценилась по выгодам; задушевные друзья расходились, коль скоро не связывала их взаимная польза, и часто задняя мысль таилась за излияниями дружественного расположения и радушным гостеприимством. Довольно было любимцу государя приобресть царскую немилость, чтоб все друзья и приятели, прежде низко кланявшиеся ему, не только прекратили с ним знакомство, но не хотели с ним говорить и даже причиняли ему оскорбления» (там же. С. 249–250).