Читать «Тихий Дон. Том 1» онлайн - страница 11

перестает быть стихией рока и судьбы, становясь управляемой, отсталая часть народных масс все еще в силу ряда социально-экономических причин продолжает какое-то время свое движение по инерции.

Трагичен не сам факт жестокости или кровопролития. С этой точки зрения трагедией была бы всякая война, всякое страдание. Трагическое в гражданской войне — это не ожесточенная борьба классов, четко сознающих свои интересы и сражающихся за них. Трагично лишь то, чего могло не быть, в частности, то, что порождено заблуждением представителей угнетенного класса, мешающих делу своего освобождения.

Выступление против своих освободителей — самое страшное, подлинно трагическое, что может произойти во время гражданской войны. Поэтому-то казацкое восстание на Дону — результат заблуждения основных масс казачества, продолжающееся в течение четырех лет, — уже трагедия, а не эпос.

Эпос всегда чреват трагедией и превращается в нее на стыке эпох, когда герои перестают жить и мыслить общинно, не выделяя себя, как первоначально жил Григорий Мелехов, в котором идеально воплотились все основные казацкие добродетели.

Когда распадается социально-экономический базис, породивший эпос, эпический герой оказывается одиноким, принуждаемым к выбору, к оценке новых, необычных, надвигающихся на него форм жизни. Либо он, проявив проницательность, далеко опережает события, либо отстает от них, заблуждаясь. Конфликт эпического героя с неприемлемым для него миром и превращает его в героя трагического.

Мелодрама, где в последнем акте погашается счет всех преступлений наказанного злодея и добродетель торжествует, всегда вульгарна в сравнении с незаслуженной мукой трагического героя. В трагедии герой искупает не свой поступок и не произвол других, а грех «рода». Он поражен объективным противоречием, раздирающим мир. Поэтому во все времена жанр трагедии считался самым высоким в литературе.

Григорий Мелехов, носитель типичного сознания среднего казачества, но одаренный величайшей восприимчивостью, мужеством и силой, отразил в своем пути от монархии к большевизму, затем к автономизму и, наконец, снова к большевизму, — характерные колебания среднего казачества. Но совершал их с подчеркнутой амплитудой, сильнее других переживая противоречия мира. Поэтому его ошибки и преступления были столь тяжкими. Судьба Григория действительно резко отлична от подавляющей массы среднего казачества, но лишь тем, что, так же ошибаясь и придя вместе с нею к ощущению истины, он должен нести возмездие за свое прошлое.

Пробуждение для Григория медленный, тягостный процесс, сопровождаемый ощущением личной вины в своем прошлом и невиновности одновременно. Это же мучительное состояние сознания своей вины и невиновности заставляет Григория то упрекать себя, что он «жидок оказался на расплату», то видеть глубочайшую внутреннюю несправедливость всякого возмездия, хотя он выражает готовность даже «отсидеть за восстание» и соглашается на все, кроме расстрела. «Но уж ежели расстрел за это получать, — извиняйте! Дюже густо будет!»— говорит он Кошевому.