Читать «Все мои женщины. Пробуждение» онлайн - страница 280
Януш Вишневский
— Спасибо тебе, Йоханнес, но нечего тебе пока тут делать. Но вечером ты понадобишься, потому что Маккорник пациенту прописал купание. Я тут сама все приберу, чтобы тебе два раза не надо было убирать. Одного раза вечерком хватит. Ноу стресс, господин Йоханнес, ноу стресс…
Санитар не двигался с места и нервно потирал руки. Потом поднял голову и сказал, обращаясь к Лоренции:
— Я хотел у вас прощения попросить…
— А за что же, уважаемый господин Йоханнес? Вроде ты мне никакой обиды не учинял, ничего плохого не делал, — ответила она, очень удивившись.
Тот без единого слова подошел к своей тележке и, толкая ее перед собой, вышел из палаты.
— Люди странные такие. Когда нужно извиниться — так не дождешься, а как причин извиняться нет — так пожалуйста. Странный этот Йоханнес сегодня. Надо будет выяснить, что с ним, в столовой, — покачала головой Лоренция и подошла к столику, на котором стоял подогреватель.
— А теперь я тебе завтрак подогрею. Три порции? Потому как ты после этой ночи как-то сильно худым кажешься, — захихикала она громко.
— Потом Натан придет, повыкручивает тебя опять в разные стороны, а когда ты, Полонез, маленечко в себя придешь, то Лоренция у тебя немного крови накачает в пробирки и попросит, чтобы ты в баночку пописал, — сказала она.
— А вот со второй баночкой пока неизвестно, получится ли чего, потому что в кишках-то у тебя пока добра немного. Но поживем — увидим, — добавила она, улыбаясь Ему.
— Потом мы все это, — она показала пальцем на белую коробочку, — в коробку упакуем и отправим в лабораторию. Джоана отнесет. Тут недалеко, за углом. Мы у них делаем, когда надо быстро, потому что наши-то канителятся и не все умеют. А Маккорнику всегда все надо быстро и разом. И так у нас к вечеру все и будет уже — как он хочет.
Она села на край Его постели и стала, не торопясь, кормить Его деревянной ложечкой. В ответ на Его вопрос стала рассказывать о своем детстве на Кабо-Верде, о солнце, о пляжах, о закатах, о прекрасных лесах и водопадах, а также о крайней нищете и оторванности от цивилизованного мира, от той нормальности, которая здесь, в Голландии, так очевидна и которой там еще долго не будет.
Следующим появился в палате Натан, который очень обрадовался, услышав Его жалобы, что после «вчерашней экзекуции» у Него все болит. Натан объяснил, что это очень хороший знак, потому что эта боль вызвана не молочной кислотой, якобы образующейся в мышцах, а микротравмами волокон мышц. А раз есть эти микротравмы — значит, эти волокна «получилось нагрузить и разбудить». Когда это не мешало упражнениям, они разговаривали. Он спросил Натана об актерской школе в Брюсселе. Натан вспоминал о ней с удовольствием, но без сожаления об утраченных возможностях. Вообще Натан был удовлетворен тем, что делал, а из того периода у него осталась огромная любовь к кино и театру. Он, правда, считал себя обычным любителем, но те два года в школе позволили ему заглянуть за кулисы и узнать эту кухню изнутри. Он даже посматривает польское кино. Считает, что, как и скандинавское, оно прошло через период расцвета, когда создавало тренды в европейском кино и задавало тон. Особенно кино семидесятых. Он называл имена Сколимовского, Поланского, Вайды, Кесьлёвского, который, по его мнению, за свои «Три цвета» заслужил «Оскара». К Его огромному удивлению, Натан знал не только польских режиссеров — он знал даже об успехах Януша Каминьского, лучшего, по его мнению, оператора Голливуда, а также знал композитора Яна Качмарека.