Читать «Все мои женщины. Пробуждение» онлайн - страница 271

Как только дочка доктора Ингрид из дома после окончания университета упорхнула — а я знаю это точно, не из каких-то там сплетен и пересудов, то и суженый ее сразу же новенькую, очень молодую сеньоритку себе нашел, потому что хотел очень заново и весну, и лето пережить. И вот с тех пор она такая стала злющая и к хирургам повадилась ходить.

Я тебе скажу, Полонез, что времена сейчас очень странные. Все хотят жить дольше, но никто не хочет стареть. Нашему Господу Богу удались только два первых акта этого представления. Третий акт что-то не очень получился.

…Она вытерла Ему рот салфеткой и спросила:

— А теперь скажи мне всю правду. Только честно — как на исповеди. Что ты сейчас чувствуешь в своих кишках, Полонез? Тяжесть? Или бульканье? Или, может, газы? А может быть, хочешь, только ты не стыдись, потому как это же человеческая потребность, чтобы тебе Лоренция под одеяло судно сунула? Или добавки тебе принести — потому что в кастрюле-то еще две банки стоят, тепленькие? Съешь еще пюрешки?

Он посмотрел на нее весело и ответил:

— Честно? Я бы съел свиную отбивную с кислой капустой и картошкой. Вот это бы съел сейчас охотнее всего. Такой вот вкус мне бы подошел.

Она смотрела на Него, не понимая. Он вдруг спохватился, что слово «отбивная» произнес по-польски. Не смог быстро найти в памяти соответствующее английское слово.

— Шабовы? — спросила она с интересом.

— Ну такая отбивная в панировке. Это трудно объяснить, если ты не из Польши, — засмеялся Он.

— Я себе эту отбивную запомню и с Джоаной подробно обсужу. Она должна знать. И когда придет время и доктор Ингрид отбивную по-польски разрешит, старая Лоренция тебя уж побалует. Ноу стресс.

Она быстро вскочила с постели и потопала к столику, на котором стояла кастрюля. Вынула из нее две оставшиеся баночки и вытянула провод из розетки.

— Но сейчас она будет лютовать как безумная. Уже же почти пять. Мне надо обход делать и к ужину народ готовить. Скоро Маккорник придет. Ты, Полонез, тут полежи, потому что у тебя типа сиеста же и тебе положено полежать, попереваривать то, что ты съел. А Лоренция к тебе перед отбоем еще заглянет, ноу стресс…

Он слушал ее смех и громкие восклицания, долетающие из коридора. Думал о том, что произошло в палате за несколько минут до этого. Эта врачиха вела себя подло, этому не было никакого оправдания. Высокомерие по причине своего положения, богатства, образования или успеха вообще, по жизни, Он всегда считал неправильным, заслуживающим осуждения, а когда оно выражалось еще в такой грубой форме, как только что, с Его стороны следовала незамедлительная и однозначная реакция. Он вынес это из дома, Его так воспитали родители, которые не были богаты и не имели никаких значительных достижений в жизни, а из-за войны — и достойного образования, которым могли бы кичиться. Он помнил, как Его отец часто повторял: «Сынок, будь умнее других, но никогда им этого не показывай!» Он никогда об этом не забывал. Из людей на своем жизненном пути — тех, у которых Он набирался ума-разума, — Он помнил до сих пор только тех, кто вел себя скромно. Именно скромность для Него была мерой величия. Он совершенно не выносил тщеславия, ненавидел звания. Сначала в институтах, в которых преподавал, а потом и в том институте, в котором работает и сегодня. Вся эта суета со званиями — доцентов, профессоров, докторов — всегда казалась Ему проявлением глупости, гордости или закомплексованности. Однажды Его пригласил к себе в кабинет на разговор Его шеф и спросил, почему во время официальных выступлений Он никогда не говорит о своей докторской степени и не указывает звания на слайдах презентации.