Читать «И не пытайтесь! Древняя мудрость, современная наука и искусство спонтанности» онлайн - страница 46

Идея диагностики общественных настроений через изучение популярной музыки вовсе не безумна. Эксперименты показывают, что люди довольно точно распознают гнев, грусть, счастье и другие эмоции, передаваемые музыкальным произведением, даже если оно относится к совершенно неизвестной им культуре. Эффект распространяется и в обратном направлении: слушая яростную музыку, мы становимся злее, а печальная заставляет нас обниматься с бутылкой и припоминать свои ошибки. Поэтому оркестры агрессивными маршами “заводят” выходящих на поле регбистов, а люди для свадьбы или другого счастливого события выбирают в первую очередь веселую танцевальную музыку.

Кроме того, говоря о социальной роли музыки, следует помнить, что она почти всегда предназначена не для одной пары ушей и сопровождается танцем или синхронизированными движениями. Эта совместная физическая активность служит не только эффективной передаче определенных эмоций, но и объединению людей. Западные религиоведы, например Эмиль Дюркгейм, рассуждали о том, что сплоченность, порождаемая музыкой и танцами, является причиной их широкого применения в религиозных традициях по всему миру. Ритуальные песнопения и строевые песни использовались в течение всей истории, чтобы порождать и выражать единение. Я больше всего люблю хаку, старинный военный танец, в исполнении сборной Новой Зеландии по регби. (Вбейте New Zealand All Blacks haka на “Ю-Тьюб”.) Эта квинтэссенция праведного гнева и насилия не только сплачивает команду и дает ей энергию и решительность, но и запугивает противников.

Музыка порождает у слушателей эмоции и одновременно служит доказательством того, что человек чувствует то, что должен. Музыка и танец, кажется, обходят хитрую сознательную психику, воздействуя непосредственно на чувства. Ученые лишь недавно занялись изучением этого, но некоторые экспериментальные работы уже подтверждают догадки и древних конфуцианцев, и современных религиоведов: групповая деятельность вроде музыки, танца или марширования помогает транслировать эмоции, способствует групповой самоидентификации и облегчает межличностное взаимодействие, даже если мы говорим о студентах, впервые встретившихся перед экспериментом в искусственной, бедной стимулами среде лаборатории. Это тип экстаза (буквально ec-stasis, пребывание вне себя), который, как надеялись конфуцианцы, позволит благородным мужам совершить переход от рационального самоконтроля к спонтанной, но аккуратно направляемой радости Пути. Восторг, внушаемый величественной музыкой, воплощает, с точки зрения конфуцианцев, финал долгого самосовершенствования: человек приходит в совершенно новое место, которое, тем не менее, кажется ему очень знакомым.

Конфуцианское у-вэй: в цивилизации как дома

Несмотря на культурный консерватизм, конфуцианский взгляд на цивилизацию все же оптимистичен. Зигмунд Фрейд (выберем его как западный контр-пример) считал противоречие между чувствами и рассудком непоправимой трагедией современной жизни. Мы были несчастны в естественном состоянии, поскольку мир, в котором все позволяли своему Оно (чувственному мышлению) делать что угодно, был хаотичным, непредсказуемым и жестоким – даже для тех редких личностей, которым повезло оказаться на вершине социальной пирамиды. Цивилизованная жизнь лучше для всех, но она имеет свою цену: все должны либо подавить, либо сублимировать большую часть инстинктивных желаний и жить под пятой рассудка. В результате появляется состояние, которое Фрейд называл Unbehagen – “недовольством” или “неудовлетворенностью”. Оно также означает физический дискомфорт. Если вы отправляетесь в заброшенный старый дом и у вас волосы встают дыбом, когда вы задумываетесь о привидениях, – это Unbehagen. По Фрейду, цивилизованный человек живет как раз в таком старом доме.