Читать «Музыканты в зеркале медицины» онлайн - страница 28

Несмотря на признаки подспудного волнения, Шопен нашел в Париже, этом «лучшем из миров», оживленную творческую жизнь. Полученные в Вене рекомендательные письма Мальфатти позволили ему вскоре завязать знакомства с музыкальными знаменитостями французской столицы: «Через Паэра я познакомился с Россини, Керубини, Байо. Ему же я обязан знакомством с Калькбреннером. Ты не можешь себе представить, как интересно было узнать Герца, Листа и Хиллера, но они все ничто рядом с Калькбреннером». Шопен настолько увлекся Калькбреннером, что даже хотел на три года стать его учеником. Этому, однако, решительно воспротивились отец Шопена и его учитель Эльснер, который заподозрил, что за этим стоит интрига Калькбреннера, желавшего использовать гениального ученика в собственных целях.

Конкуренция была в Париже столь сильна, что быстрый прорыв Шопена стал явлением поистине исключительным. Уже в конце февраля 1832 года ему удалось выступить с фортепианным концертом фа-минор и вариациями на тему «Lâ ci darem» в салонах владельца известной фортепианной фабрики и своего будущего друга Камиля Плейеля. Выступления прошли с большим успехом, как писал Лист, «бурных аплодисментов было недостаточно для того, чтобы выразить тот энтузиазм, который вызвал у нас этот гениальный музыкант, открывший с помощью удачных формальных нововведений новую фазу поэтического восприятия». Однако в те времена успех музыканта в Париже определяли не только публичные концерты, но и, как минимум в той же степени, выступления в частных салонах, куда Шопен был очень скоро допущен, причем как в салоны Чарторыйских и других поляков, так и в салоны парижской аристократии и буржуазии. Безусловно, здесь сыграла свою роль популярность и симпатия, которой в то время пользовались поляки у французского народа, отчасти из-за сочувствия героическому восстанию, отчасти из-за участия многочисленных польских эмигрантов в Июльской революции плечом к плечу с французскими студентами, журналистами и рабочими. Уже в январе 1833 года Шопен с гордостью писал своему другу Доминику Дзевановскому: «Мне открылся доступ в высшее общество, я сижу между послами, князьями и министрами и сам не знаю, как это получилось, потому что не стремился к этому. Но для меня важнее всего то, что оттуда распространяется хороший вкус». Его положение во французском обществе способствовало тому, что вскоре у него появились ученики из высшего общества, желавшие обучаться игре на фортепиано, и он уже мог позволить себе требовать за урок весьма приличную сумму в двадцать франков. Это настолько упрочило поначалу весьма шаткое материальное положение, что вскоре его уже можно было причислить к состоятельным представителям мира искусства. Сам он был, очевидно, иного мнения, о чем так писал другу своей юности Доминику: «У меня сегодня пять уроков. Ты, наверное думаешь, что я с этого разбогатею. Но здесь ты ошибаешься: кабриолет и белые перчатки стоят больше, чем я зарабатываю, но без них я не буду соответствовать ‘хорошему вкусу’».