Читать «Легенда о св. Юлиане Странноприимце» онлайн - страница 13

Похороны следовало устроить согласно письменному расписанию, оставленному им на аналое в комнате убиенных. Ей он оставлял свой дворец, своих вассалов и все свое достояние, не унося с собою даже той одежды, что была на нем, и сандалий, которые надо было взять на верху лестницы.

Она повиновалась воле божьей, ставши причиной его преступления, и должна молиться о его душе, так как с этого дня его больше не существует.

Усопших похоронили с пышностью в монастырской церкви, в трех днях пути от дворца. Монах с опущенным капюшоном следовал за процессией вдали ото всех, и никто не дерзал заговорить с ним.

Во время литургии он лежал ниц, крестом, не подымая лба от праха, посредине главного входа.

После погребения видели, как он направился по дороге, что вела в горы. Он много раз оборачивался и наконец исчез.

III

Юлиан пошел по-миру, питаясь подаянием.

Он протягивал руку всадникам на дорогах, приближался, преклоняя колена, к жнецам или стоял недвижно у изгороди дворов, и лицо его было так печально, что никто ему не отказывал в подаянии.

Из самоуничижения он рассказывал свою повесть, и все разбегались, осеняя себя крестным знамением. Как только его узнавали в деревнях, где он побывал однажды, – запирались двери, ему кричали угрозы, в него швыряли камнями. Самые сострадательные ставили ему миску на краю окна и опускали навес, чтобы его не видеть.

Отвергнутый повсюду, он стал избегать людей, питался кореньями, падалицей, растениями и ракушками, которые собирал по отмелям.

Иногда с высокого косогора он видел множество скученных крыш с каменными стрелками, мосты, башни, черные перекрестки улиц, откуда доходил до него непрерывный гам.

Потребность принять участие в жизни других заставляла его спускаться в город. Но зверское выражение лиц, шум станков, безразличие речей леденили его сердце.

В праздничные дни, когда соборный колокол с рассвета приводил в ликование весь народ, он смотрел на жителей, выходивших из домов, на пляски посреди площадей, на фонтаны браги на перекрестках, на дамасские ткани перед княжескими дворцами; а когда наступал вечер, смотрел сквозь окна нижних этажей на длинные семейные столы, где прадеды держали на коленях маленьких детей. Рыдания душили его, и он возвращался в поля.

Он созерцал с любовным порывом жеребят на лугах, птиц в их гнездах, насекомых на цветах. Все при его приближении убегали подальше, либо прятались с испугом, либо торопливо улетали.

Он искал уединения. Но ветер доносил до его слуха как бы предсмертные хрипы; капли росы, падая на землю, напоминали ему другие капли, более тяжелые. Солнце каждый вечер окрашивало облака кровью, и каждую ночь в сновидении повторялось его отцеубийство.

Он сделал себе власяницу, усеянную железными шипами. На коленях поднимался он на холмы, где стояли часовни. Но беспощадная мысль омрачала великолепие всех дарохранительниц и терзала его, несмотря на покаянное изнурение плоти.