Читать «Тревожный звон славы» онлайн - страница 55

Он задул свечу, а проснулся при свете дня — его тряс за плечо Лёвушка.

Брат был возбуждён и говорил без умолку. Дома — ад. Отец плакал. Отец не велел ни ему, ни Ольге общаться с братом. Maman пять раз делалось дурно. Ольга запёрлась в своей комнате. Прислуга и дворня шепчутся, никто своими глазами не видел, никто не верит, но все повторяют: сын ударил отца... И вот он прискакал верхом, но дома об этом даже не знают. Решено, что через два дня он отправляется в Петербург.

   — Но тетради! Мне нужны мои тетради! — вскричал Пушкин. — И рукопись! — Для печатания первой главы нужны поправки и дополнения. — Ты без неё не уедешь!

   — Хорошо, — тотчас согласился Лёвушка. — Я сейчас привезу. — Он мялся, краснел, а потом попросил: — Не говори отцу, ну... что я был здесь... — И опрометью бросился из комнаты.

Ночью зима сделала заметный и решительный шаг: белая, ещё тощая пелена снега покрыла кусты и траву. Но всё стаяло: как говорится, первый снежок не лёжек.

Пушкин, Прасковья Александровна и барышни на площадке за банькой нетерпеливо ожидали, переминаясь с ноги на ногу в снежно-водяном месиве, когда на дороге из Михайловского снова покажется всадник.

   — Не простудитесь, Александр, — заботливо сказала Прасковья Александровна.

В самом деле, Пушкин был в лёгких домашних туфлях, в которых вчера сгоряча выбежал из дома.

Но вот смутное, неразличимое вдали пятно превратилось в скачущего во всю прыть Лёвушку.

   — Он! Он! — закричали девицы, для которых в их деревенской однообразной скуке все события были необычайно важными. — Это он! Наконец-то! Он! — Крики продолжались, пока Лёвушка не оказался совсем рядом.

Пушкин уединился с братом в кабинете Вульфа. Лёвушка сел за стол и склонился над рукописью, а Пушкин расхаживал по комнате с тетрадью в руках. Предисловие, примечания и поправки имели для него чрезвычайно важное значение.

   — ...Первая глава представляет нечто целое, — диктовал он сочинённое им ещё прежде предисловие. — Она в себе заключает описание светской жизни петербургского молодого человека в конце тысяча восемьсот девятнадцатого года и напоминает «Бегаю», шуточное произведение мрачного Байрона... Написал?

Лёвушка прилежно трудился, макал то и дело перо в свежие чернила и от напряжения даже высунул кончик языка.

   — Все пропуски, — продолжал диктовать Пушкин, — в сём сочинении, означенные точками, сделаны самим автором.

   — Но где же эти строфы, обозначенные точками? — недоумённо спросил Лёвушка. — Я их не видел, даже когда первый раз переписывал главу...

   — Их вовсе и нет, — признался Пушкин. — Однако на публику подобные трюки производят впечатление. Будто что-то недоговорено, скрыто — очень важное... Так поступал Байрон, я следую ему. Впрочем, автор имеет право на разные невинные хитрости... А теперь впиши строфу тридцать третью. Обозначь её римской цифрой. Ты готов?

Лёвушка снова обмакнул перо. Но в голосе брата он уловил какие-то особые интонации.