Читать «Я дрался за Украину» онлайн - страница 68

Просидел я три месяца в этих казематах — там и били, и что хочешь делали. Потом передали меня другому следователю — был такой капитан Химченко, пожилой мужик, уже седой. Тот гуманно ко мне относился. Говорит: «Ну что, будем писать?» А я ему отвечаю: «Да что писать — уже все написано. Больше я ничего не знаю». Приносил мне котлетку пару раз. Давал мне немного подремать, говорит: «Дремай! Только смотри, если кто-то будет заходить, то просыпайся сразу!» Такой дядька хороший! И в конце он мне сказал: «Антон, держись в лагере — никуда не суй нос. Долго сидеть не будете!» Что-то они, старые чекисты, уже тогда пронюхали.

И, короче говоря, нас с отцом отправили на суд. 27 января 1951 года проходил этот суд. Тот, что мне грипс приносил, становился на очную ставку, а я отказывался. И он на меня не мог показать, потому что он меня не видел. Так он показывал на отца. И получилось так, что не к кому крепко прицепиться. Но все равно… Дома мачехе кто-то подсказал нанять адвоката. Наняли. Дошло до него слово, он говорит: «Что суд подтвердит, с тем я согласен». Дали мне двадцать пять лет и пять «по рогам» (лишение прав) с конфискацией имущества. Статьи были 54—1а, 54–11.

Из Луцка была пересылка на Харьков, из Харькова на Новосибирск, оттуда в Комсомольск-на-Амуре, там сидели почти три месяца — до мая месяца ждали, пока откроется навигация на Магадан. Сидели на открытом месте, под навесами — холодно, мокро. Люди умирали, и никто на это не смотрел. Мы с одним парнем сидели, и возле нас умер один человек. А как раз пайки разносили, так мы промолчали, что он умер — нам же пайка осталась!

Завезли в Магадан, там пересылка, посидели на пересылке три или четыре дня, нас обмундировали, посадили на машины и повезли вглубь Магаданской области. Оказались мы в лагере Бутугычаг — это по-якутски означает «Долина смерти». Там работал урановый рудник, завезли нас туда. Там каторжане работали — в основном «двадцатипятилетники», сидели по большим статьям. Нас, молодых парней, сразу собрали и отправили на каменный карьер, там мы две недели работали, пока всем разнарядки сделали. Раздали разнарядки, и меня — в урановую шахту, откатчиком в забой. Работа такая — набрасываешь руду в вагонетку и откатываешь ее к выходу. Но нашелся там земляк, из Маяков, Кушнирук Дмитрий — он потом тут, в Луцке, жил, мы с ним часто встречались. Как новый этап приходит, то каждый спрашивает: «Кто? Что? Откуда?» Познакомились мы с ним. У Дмитрия было пятнадцать лет каторги за то же, что и у меня — по статье 54–11. Наши хлопцы с Волыни работали шахтерами, по восемьсот граммов хлеба получали, дали мне буханку хлеба — так я эту буханку сразу смолотил с голодухи! Ну что там мне давали — по триста граммов хлеба в день и кусок селедки. Я полгода прожил на таких харчах, весил пятьдесят три килограмма всего-навсего! А Дмитрий в мастерских работал, наверху — ремонтировали оборудование и все такое. А я пока работал в шахте. Жили мы с ним в одном бараке. Проходит три или четыре месяца, он мне говорит: «Слушай, Антон, начальник рудника ищет специалиста — надо ему машину отремонтировать, ГАЗ-67. Ты можешь сделать?» Я говорю: «Могу». Он говорит: «Хорошо, я подам начальнику заявку, чтобы тебя перевели в нашу бригаду». И так он мне помог, вытащил из шахты наверх. Пригнали мне машину, а мне что — я знал эти моторы, знал эту машину, она на «виллис» похожа. Сделали мы машину, я мотор перебрал, покрасили ее. Шофер приходит, завели машину, он говорит: «О, хорошо!» Сел, поехал. Выписывают мне благодарность. И все, меня уже за специалиста держат. И этот шофер привез нам ведро картошки — замерзшей, мороженой. Мы ее на всю бригаду сварили, она сладкая, но мы же столько времени картошки не видели! Так я спасся. Оно-то и в шахте радиация, и наверху радиация, но тут хоть эту пыль не глотаешь. Что я скажу — в тех условиях только благодаря взаимопомощи и можно было выжить!