Читать «Стален» онлайн - страница 154
Юрий Васильевич Буйда
Все оживились, щеголяя прекрасным английским и предлагая возможные варианты перевода – hit the bottle, go on a bender, drinking binge, fall off the wagon, заспорили о понимании запоя в английской и русской культурах…
– Ну и как они тебе? – спросила Ириска, когда мы после проводов очередного отъезжанта возвращались домой. – Понятно, что они не Хайдеггеры, а читатели Хайдеггера…
– Люди замечательные, без дураков, но почти все страдают синдромом Чаадаева…
– Жертвуют Россией реальной ради идеальной?
– Я слишком плохо знаю их, чтобы оценивать. Да и не мои это персонажи, и их язык – не мой…
– Под языком ты разумеешь идеи, естессно?
– Часто возникает впечатление, в нашей истории всегда рулили либеральные идеи, либеральная цензура, либеральное сообщество. Но кто сегодня перечитывает Стасюлевича, Михайловского, Пыпина, Благосветова, Лаврова? Да даже Белинского с Чернышевским? Кто сегодня помнит о «Грядущем хаме» и самом Мережковском? Да тьфу! А мракобесы – Гоголь, Достоевский, Тютчев, Константин Леонтьев – они с каждым годом сияют все ярче. Я уж не говорю о Розанове – всеобщий любимец, нет статьи без цитаты из «Листьев»! Настоящее остается в памяти, в культуре, становится ее костью, сердцем и духом, а либерализм в России – он какой-то чужой,
– Папа с тобой согласился бы. Он еврей, естессно, но всю жизнь занимается реставрацией русской иконы… такой русофил, что хоть святых выноси… а мама – настоящая жидовка, хозяйка бет егудит… обожаю их до слез… но когда встречаюсь с папой, переживаю приступ русофобии, а с мамой становлюсь жидоедкой… наверное, это что-то детское, подростковое… но ничего не могу с собой поделать…
– Пройдет…
– Естессно…
30 декабря 1994 года Ириска погибла.
В холодильнике было пусто, и утром мы отправились в магазин.
Я быстро оделся, взял хозяйственную сумку, запер дверь, пропустил Ириску вперед, она спустилась тремя ступеньками ниже, обернулась, поправила волосы и упала, поползла по лестнице, замерла, юбка задралась, обнажив белое бедро, обхваченное до середины черным чулком, вторая и третья пули ударили выше моей головы, осыпав меня штукатуркой, я упал рядом с Ириской, больно ударившись о ступеньку, обхватил ее, потащил вверх, потом, придерживая тело одной рукой, нервно выдергивал из кармана связку ключей, застрявшую в подкладке, оставил дверь открытой, уложил Ириску на ковре, среди книг, бумажек с записями и жухлых цветочных лепестков, бросился к телефону…
Стреляли в соседнем доме. Квартирная ссора переросла в перестрелку, палили куда глаза глядят, три шальные пули попали в окно, тянувшееся по стене дома сверху донизу, одна пробила сердце Ириски – она умерла почти сразу.
Когда тело увезли, я взял Ирискину записную книжку, позвонил сначала ее отцу, потом матери, принял двойную дозу снотворного и проспал двадцать два часа.
Новый год встречал в одиночестве.
Били куранты, люди пили шампанское, в Грозном пятнадцатитысячная группировка федеральных войск истекала кровью, сражаясь с чеченскими сепаратистами, я сидел с чашкой жидкого чая на диване, прижав к животу пропахшую Ириской подушку, и читал Августина: «…я плохо жил с собой, смертью был я себе…»
