Читать «Поклонение волхвов» онлайн - страница 397
Сухбат Афлатуни
– А у Рахманинова? – еще один знакомый голос.
И Ринат здесь.
– У Рахманинова, мягко говоря, так себе. «Алеко»… Одноактная опера – это опера-лилипут.
Николай Кириллович старается бесшумно выскользнуть обратно в подъезд. Останавливается. Перекрестившись, идет вперед. Задевает бежаковскую трость, трость падает. Подняв ее, ставит на место и входит в комнату.
Попадает в полумрак, шторы задернуты, не сразу различает присутствующих.
– Николя! – протягивает из кресла голую руку Люся. – Не верю глазам…
Справа поблескивает лысина Бежака, лицо Бежака полузаслонено бокалом, из которого он пьет, поглядывая на Николая Кирилловича. На Бежаке неожиданная рубашка, пестрая и полурасстегнутая; остатки волос схвачены на затылке в хвостик.
По другую сторону от Люси пристроился Садык. Режиссер вообще без рубашки, в джинсах и с босыми ногами, на груди темнеет какой-то амулет. На плече Садыка лежит ладонь Люси, пухлые пальцы слегка играют. Садык поднимается, берет Николая Кирилловича горячей ладонью за талию и усаживает в кресло.
Появляется для рукопожатия ладонь Рината, он тоже сидит по-турецки на полу в толстовке на голое тело.
– До-ре-милости просим! – напевает, раскачивая головой. – До-ре-милости просим!
Еще один маленький круглый человек, Николаю Кирилловичу незнакомый, в рубашке и галстуке возле Садыка.
– Масхара́! – Мокрая ладонь быстро сжимает ладонь Николая Кирилловича.
Николай Кириллович задумывается, припоминая слово.
– Шут, – переводит Садык.
– Азиз играет роль шута в «Лире», – дикторским голосом поясняет Люся. – Он, вообще, не актер, а музыкант, его Садык где-то в кишлаке раскопал, на дойре играет. По-русски почти не понимает… прелесть просто. Сейчас входит в образ.
– Бастакор, – представляется Николай Кириллович.
Садык что-то вполголоса поясняет круглому человеку тот энергично кивает, тянется куда-то, появляется дойра.
– стуча по дойре, поет.
Николай Кириллович узнает слова. Бежак улыбается в бокал, Ринат хлопает. Масхара кладет дойру на пол, отодвигает, вытирает платком пот.
Проходит час.
Николай Кириллович осваивается, привыкает к сумраку, к дребезжанию Бежака, к рысьему взгляду Садыка. Шторы раздергиваются, на улице еще светло. Люся курсирует по комнате, возжигая свечи.
Разговоры вертятся вокруг музыки, Люся обмахивает Рудольфа Карловича журналом «Огонек».
– От журнала «Огонек» дул прохладный ветерок, – щурится Бежак, откинув голову и оголив в улыбке вставную челюсть.
На столе стоит серебряная посудина, полная красным вином, плавают розовые лепестки. У края посудины покачивается ковшик, все понемногу подливают себе, кроме Рудольфа Карловича, за ним ухаживает хозяйка. Не пьет один Масхара, постукивает по дойре. Люся предлагает поставить музыку, гости смотрят пластинки. Головы всех украшены венками из пижмы и еще какой-то горной флоры – Люся недавно была в горах.
Николай Кириллович поднимается и ходит вдоль стен, африканские маски, две-три чеканки, останавливается возле картин. Что-то среднее между Пикассо и восточной миниатюрой.
