Читать «Поклонение волхвов» онлайн - страница 342

– Просторно у вас, – замечает рыжебородый, помолившись.

Говорит спокойно, сухо. Совсем не так, как тогда на поле.

– Вы зря обувь сняли, – замечает Николай Кириллович. – Полы немытые, и холодно еще.

– Мы закаленные.

– Папа, я хочу воды!

– Идемте на кухню, там чай…

– Я не люблю чай, – кривится мальчик. – Он горький и невкусный.

Рыжебородый («Владимир» ему абсолютно не идет) улыбается на открытое пианино и нажимает пару клавиш. Давиду наливают воды.

– Иди в комнату, делай уроки. – Рыжебородый забирает у Давида чашку и ставит на сушилку.

– А как же печенье? – Давид глядит на пачку «Сливочного» на столе.

– Не возражаете? – Рыжебородый достает два печенья.

Николай Кириллович не возражает.

– Вот, одно тебе авансом, – говорит Рыжебородый, – а второе – когда сделаешь арифметику.

Давид хватает печенье и бежит в комнату. Николай Кириллович наполняет чайник и зажигает огонь. Гость постукивает пальцами по столу.

– Сообразительный у вас сын, – говорит Николай Кириллович.

– Тот еще разбойник. Только он не сын. Не родной, как говорится.

– Я не знал.

– Сын у меня тоже есть. Если хотите, пока у вас тут чайник, я о себе немного скажу. Чтобы вы обо мне кое-что знали.

Николай Кириллович кивает.

– Вас, наверное, удивляет, что меня зовут Владимир, – говорит рыжебородый, закинув ногу на ногу. – Назвали в честь понятно кого. Родители были нормальные советские евреи… мир их праху.

Рыжебородый замолкает и глядит на плиту, где посапывает чайник.

– И я сам долго был таким, нормальным. Нормальным советским. Еще нормальнее даже, чем мои родители. Они хоть идиш знали… В школе связался с ворами, домушниками, чудом не сел. Школу не закончил, ушел на завод, в шлифовальный. Шлифовка, сверление. Вечером техникум, курсы шоферские. Читал, правда, много, запоем, это уже… это уже как наследственная болезнь. В заводском хоре участвовал, голос у меня сильный. Если потом подыграете, я бы спел.

– Папочка, не надо! – раздается голос Давида.

– А ты не подслушивай! Давай уроки делай. Когда взрослые разговаривают, надо своими вещами заниматься, а не стоять за дверью.

– А я уже все сделал!

– Вот я сейчас сниму ремень и проверю, как ты все сделал!

Чайник гремит крышкой и плюется паром.

– Зеленый? – Николай Кириллович достает пачку.

– Ну. Черный только в Ташкенте пьют.

Чай разлит в пиалушки. Слышатся звуки пианино.

– Это ты так свою арифметику делаешь? – Гость наклоняется в сторону двери.

В комнате хихикают и играют собачий вальс.

– Отойди от пианино! Я предупреждал, чтобы ты вел себя прилично? Сделал наконец арифметику?

– Да! – Удар по клавишам.

– А русский?

– Нам не задавали! – Еще несколько ударов.

– Тогда сиди тихо. – Рыжебородый допивает чай. – Иди возьми печенье.

Из дверного проема высовывается рука, испачканная чернилами, хватает печенье и исчезает.

– Ну вот, – продолжает рыжебородый, помолчав. – Я был совершенно нормальным, совершенно. Вкалывал на заводе, женился. Жена, естественно, русская. Сын – вообще ничего еврейского, копия жена… А потом меня избили. – Рыжебородый начинает смеяться. – Ночью… – давится смехом. – Ночью возвращался… Ну выпил, конечно, но немного, бывает ведь? И они тут на меня, вчетвером. Упал, отбиваюсь, смотрю – а они евреи! Все! Я кричу: «Идиоты! Я же тоже еврей!» А они так: «Какой ты еврей…» И даже сплюнули. И ногами меня, еле до дома дополз. Разукрасили.