Читать «Поклонение волхвов» онлайн - страница 324

За окном зажигались холодные огни. Люди лишние и обремененные семьей уходили. Оставались те, кому не надо было торопиться. Ни сейчас, ни завтра, вообще никогда и никуда. Кто-то курил, листая мятый русский журнал, кто-то щипал гитару. Кто-то говорил о Бродском. Виолончелист Иванов скорбно мыл посуду. Бродский, которого ждали, позвонил и сказал, что не может.

В полночь ушел недовольный славист, чья коллекция мата пополнилась только парой сомнительных окказионализмов. Вина в этом целиком лежала на батюшке, который ходил по комнатам и улыбался. При появлении бороды и подрясника количество экспрессивных выражений резко уменьшалось.

Сам батюшка, отец Andrew, жил в том же доме и уходить не торопился. Батюшка был трезв, как Сократ в «Пире», и готов общаться со всеми. Он был коренным американцем, говорил на старомодном русском, но больше слушал других.

Из соседней комнаты становится слышно гитару.

«Возьмемся за руки, друзья, – поет приятный баритон. – Возьмемся за руки, друзья…» Несколько голосов подпевают.

С кухни возвращается виолончелист Иванов, вытирая мокрые ладони о рубашку.

Появляется Илик Фейнберг, морщится, не знает, куда деть свои огромные руки. Обнял виолончелиста Иванова, оторвал от пола, покачал. Иванов болтает ногами и печально улыбается. Поглядев на батюшку, Илик отпускает виолончелиста и забирается на подоконник. У Илика спрашивают о ленинградских делах. Он наклоняется, нащупывает внизу стакан и рассказывает. О «Мастере и Маргарите» Слонимского, о консерваторских делах. О травле Триярского и его отъезде. Рассказывая, свешивает руку, шарит в поисках другого стакана, но не находит.

Новость об отъезде Триярского вызывает интерес.

– Укатали сивку крутые горки, – замечает музыкальный критик.

– А куда он уехал?

– В Дуркент, – откликается с подоконника Илик. – Есть еще что выпить?

– На кухне посмотри.

– А где это – Дуркент? На Кавказе?.. Это на Кавказе?

– Это Средняя Азия, – откликается Иванов. – Я там в эвакуации в детстве жил. Во-от такие яблоки!

– А что он в этом Дурканде будет делать?

– Триярский? Кто будет делать – Триярский?

– Спиваться. Может, еще что-то напишет.

– По-моему, он уже исписался, – говорит бывший композитор Яблоков.

– Николай Кириллович?! – Илик соскакивает с подоконника.

– Спокойно, Илик… Не надо.

– Я ничего не хотел сказать плохого, – говорит Яблоков. – Я, например, сам могу сказать, что я исписался.

– Ты – да, – кивает Илик. – А Николай Триярский… Я его ноты с собой привез. У меня еще в Шереметьево забрать хотели.

– Лучше бы и забрали…

– Что? Что сказал, повтори! – Илик снова поднимается.

– Ты еще человек здесь свежий, – складывает ладони Яблоков. – Поживешь здесь год-два и сам все поймешь. Мода на гениев здесь прошла. И своих триярских, слонимских и тищенок хватает. Спроси вот у Саши или Арканю. Так что скоро сам будешь этими нотами… Нет, конечно! Не будешь… Здесь туалетная бумага не дефицит… Спокойно, спокойно!