Читать «Поклонение волхвов» онлайн - страница 313

Он прожил здесь три года, в Бешсарайке. И пытается сейчас вспомнить место. В тридцать пятом они приехали с матерью из Харбина в Кемерово. В Кемерово им дали комнату, потом выгнали. Была еще комната, похуже. По ночам их ели клопы, утром он мазал слюной ожерелья укусов. Мать распродавала вещи. Один раз у нее даже случился приступ прежней болезни. Она успела выгнать его в темный коридор, и он только слышал ее крики, напоминавшие советскую песню, под которую люди ходили на демонстрации. Зацвели березы, и у него началась аллергия на их пыльцу, кашлял как сумасшедший.

Мать выхлопотала в комендатуре разрешение на переезд в Дуркент. На вокзале их встречал человек в форме. Он взял их фанерный чемоданчик – прежний, японский, был давно обменен на хлеб. Огромное, выше его роста, колесо арбы повернулось. Их привезли в Бешсарайку. Военный стучал в одни ворота, потом в другие. Выходили голые дети, прятались, смотрели на них. Он тоже смотрел на них. Особенно на мальчиков и их странные краники, непохожие на его собственный, и прикрывал это место ладонью у себя, пока мать показывала бумаги. Перед матерью стоял старик, смотрел бумаги, уходил и возвращался. Военный, присев на корточки, курил. А он стоял среди детей. Дети смотрели на него и говорили на непонятном языке. Он не понимал, почему военный сидит на корточках, а не выстрелит и не наведет порядок. Их снова долго вели по кривым улицам и привели в дом, где они должны были жить. Там было еще несколько семей. Их комната была наверху, на балхане. Оглядев ее, военный сказал: «Вполне просторно. Даже плясать можно». И сделал стойку на руках. «Спасибо за помощь», – сказала мать. «За сыночком следите, мамаша. – Военный встал обратно на ноги и отряхнул ладони о галифе. – Тут русских детей воруют».

Они прожили здесь два года. Его никто не своровал. Он пошел в школу, у него появились друзья. Внизу жила армянская семья, у них были дети и пианино. Их горбатая бабушка говорила с ним по-французски и ставила в пример своим внукам. С местными мальчиками он тоже играл, но реже. С ними хорошо было только бегать, плескаться в арыке и таскать воробьиные яйца. Он научился у них лазить по деревьям и объедаться до поноса неспелым абрикосом. Он выяснил загадку их краников, стал понимать язык и учить своему. Он хотел научить их французской песенке, которую пел в Харбине, но, когда начал, понял, что забыл слова, осталась одна музыка. Сидел на урючине, болтал ногами и пел.

Это было второе и последнее лето в Бешсарайке. Осенью мать вышла замуж за Алексея Романовича. Он ждал, что будет стол с едой и гостями. Что мать на один день оденется красиво, как раньше. Но ничего не случилось: ни платья, ни стола, ни гостей. К ним на балхану поднялся мужчина с бледным лицом и взглядом филина, уселся на топчан, и он понял, что это и есть его будущий отец. Даже не будущий, а уже нынешний. Уже отдает приказы и гонит спать.

Вскоре отчиму выделили квартиру на Улугбека. Их вышли провожать всем двором, и с других дворов тоже. Тарахтел грузовичок, все их поздравляли. Жизнь в отдельной квартире считалась верхом блаженства. Потом все долго шли за машиной, прощаясь. Армянские дети посылали воздушные поцелуи, которым и научила их горбатая бабушка. Машина с трудом продиралась по узким проулкам, давала задний ход. Он сидел в кузове, пел «Попутную песню» и кашлял от пыли.