Читать «Поклонение волхвов» онлайн - страница 301
Сухбат Афлатуни
– Зависть. Зависть – вот основа развития музыки. Вот ее двигатель. Всю историю музыки следует переписать как историю развития зависти. Своеобразия зависти в каждую конкретную эпоху… И гении завидовали, еще как! Но делали они это как гении. Не пошло, не топорно. Пошлая зависть – удел бездарности. Плюнет вам в суп и будет на седьмом небе от счастья. Верх его фантазии. Отравление, яд – это всё… «сказки Пушкина». Неспособен! Только настоящие мастера знали секрет зависти. Только они умели завидовать так незаметно и так убийственно. Перевоплощать это в музыку. Взять у другого какую-нибудь тему и показать,
Вытирает капли пота со лба.
– В супчик, конечно, тоже плевали. Но как! Вначале помучаешься, а потом сам к ним с новой тарелкой – маэстро, плюньте еще разочек! Зависть настоящего мастера может оценить только другой настоящий мастер… И я чувствую, вы оценили. Только не хотите в этом признаваться. Даже имени моего упоминать не желаете. «Ученик Шостаковича». «Как меня учил Дмитрий Дмитриевич…» Конечно! Что такое Шостакович и что такое какой-то Бежак! И не упоминайте, переживу. А знаете,
– Музыку научили писать вы. А быть композитором – Дмитрий Дмитриевич.
Бежак печально смотрит на него:
– Ну вот и заговорили… Благодарствую. А то, думал, так и просидите. И не поели ничего, Давлатик расстроится. Он очень старался – для вас. Вы с ним еще не знакомы? Мой ученик. Известен как историк музыки. Как композитор, увы, меньше. Я вас представлю. Нет, потом. Сейчас только доскажу одну вещь…
Пододвинулся, собирая лоб в складки:
– Это ведь я порекомендовал пригласить вас сюда, Николя. Они вначале были против. Особенно когда связались с ленинградским отделением, те про вас такое напели… Сучкова, так просто арию Царицы ночи исполнила, при мне разговор шел. Но тут Москва настояла: должен быть «авангардист». Стали перебирать: Шнитке? Денисов? Этот, как его… Каретников? Еще ведь не каждый сюда поедет, они все разбалованные, эти ваши «гонимые». Я снова о вас напомнил. Все-таки наш уроженец, должен понимать местную специфику. С другой стороны, авангардист, известность на Западе. В Ленинграде неустроен, работы толком нет. Николя, Николя… Ни коля, ни дворя… И то, что вы согласились, показывает, что я был прав. Что? Уже уходите? Может, еще посидите?
Николай Кириллович мотает головой, выдавливает что-то вроде «спасибо».
– Давлат, – кричит Рудольф Карлович. – Давлатик! Ну где же он? Наверное, наушники надел. Подождите, он вас проводит.
Николай Кириллович, оставшись один, смотрит на фотографии.
Гога в ковбойке, с венком полевых цветов. Он не видел этой фотографии раньше.
Старик ни слова не сказал о Гоге.
Николай Кириллович смотрит на вазочку с печеньями, кладет одно в рот и выходит.