Читать «Зеленый луч, 2017 № 01» онлайн - страница 35

Елена Ивановна Федорова

Затишье

Он — предсказанный год — был особенно труден. Фронтовых, тыловых — сколько памятных буден? Время слёз и разлук, чувства стыдные встречи… В этот дождь, в эту дрожь окрестил свои плечи Наш знакомый, до боли, солдат. Тело — плавкий свинец, сердце — капсюль и порох… Позади столько дел, впереди — полный ворох. Давит грудь тишина… В этой паузе боя, Как без крова щеглу, нет на фронте покоя, Но ты рад, откровенно, словам. Привыкай ко всему: что ты злой и голодный, Что с тоскою знаком — с той змеёй подколодной… Что друзей твоих — в рост — пули с жадностью косят… Смерть отвергнуть нельзя, — да тебя и не просят, Как героя, бесстрашье стяжать. Против всякой хандры, на войне — папиросы… Сколь ответить могла бы Земля на вопросы — От времён Иоанна и злого Малюты, До этой минуты — обнажённой и лютой… Что важны в жизни: сила иль смысл?.. Тебе дослужиться — Нет! — Не до генерала, До чуда, мгновенья, где бы — не умирала, В клубах дыма окоп, журавлиная вера Под продажный щелчок за спиной револьвера, Осознанья единства судьбы… Перед смертью едины мы: правый, неправый… Правит безумье солдатами бравыми. Под сердцем так теплится белый листочек — Любимой написанных несколько строчек, — Он не даст превратиться в зверя. Над затишьем, пропитанным куревом, смрадом, Опрокинулась ночь, потрясённая Адом… Потных шей, чёрных вшей выдал выдох блиндажный, А над змейкой траншей — русский мат, трёхэтажный, Как пример исцеленья, без слёз… Наш Степан призадумался: мерить аршином Каким — эту пропасть? А безусым старшинам Штрафников подымать на жужжащие пули… Нужно верить, что звёзды тебя обманули, Что сегодня тебя не убьют. Существо призывает твоё: «Помоги мне!» Бродит ветер, как волк, по земле — по могиле Товарищей верных у той переправы, Чей берег всё снится туманно-кровавый… Где души спасли мы и честь! На сколь видят глаза — пораскинулось поле, Нейтральная зона всего лишь, не более. Кто кого наперёд в этом поле положит, Чья молитва вернее, посмотрим, поможет? Себя надо заставить, себе надо внушить, Что сегодня тебя не убьют. Просто память с тобой, как с наивным мальчишкой… Заставляет стучать всё быстрее сердчишко. Тишина не к добру — так солдаты гутарят. По-ко-ри! Покури, — на рассвете ударят…

Бой за деревню

Путь солдатский, браток, так широк, как арена… Потому и боюсь обезличить, наверно, Грязь и кровь тех дорог и славянскую брань, Прелесть первых побед и палаточных бань, Муки сердца и отзвук разлук. Неразлучные год, — ну, не вылиты пули!.. Семь смертей за спиной — значит, смерть обманули. Оба были в боях, оба били врага, Эта, предков земля, им была дорога, Как зари семи-радуги-цвет. Солнце крестит лицо, уходя за деревья. Летний день угасал, первый бой за деревню… А деревня мала — всего восемь дворов. Снова выжил Степан и Георгий здоров. Вспыхнул свет от сигнальных ракет. Вскоре — полночи взгляд: осторожный и колкий. На позициях тьмы маскируются волки… Рейды «красных крестов», чужеземная речь И усталости пик окровавленных плеч. Верно, разум заботам не князь. Путь обратно домой задождливен, завьюжен… В час затишья, солдат, сон спасительный нужен. Утро ранних тревог всё развеет, пора… И начнётся с того, что пойдёшь на «Ура!» Каждый в свой нарастающий бой. И бежит вот солдат мимо брошенных танков, Сквозь удушливый дым по смердящим останкам. Сколь блестящих штыков, если б видел Спартак?! Эту ярость зверей и безумство атак, Потрясающих мир до основ. И природа, по сути, противница в целом, Ведь и солнце, как сердце, её — под прицелом. Словно в море прилив: здесь волна за волной — То в мажоре — «Ложись!» То фальцетом — «За мной!» Только зритель не видит гримас. Сегодня у Жорки не случайная дата, Ах, что «восемнадцать» вообще для солдата? Ты не в меру упрям, что для битвы рождён, Как Георгий Святой, — он был непобеждён! Ты горяч, легкомыслен, зол… Небо пахнет грозой… Ожидание — пытка. Ну, рискни же, родной, сделай снова попытку. Перекошенный рот — смерти вновь западня… Страх владеет тобой, а не сила огня, Но ты чувствуешь въедливый взгляд. Вид деревни с утра — непригляден и мрачен, И безусый комбат, нету сил, озадачен: Родом он с этих мест, их знавал красоту… Миномётный расчёт рвал в куски высоту — Пулемётных и птичьих гнёзд. Грохот взрывов и гул, и хлопки за хлопками… Снова цепь залегла. И большими глотками Пьёт пробитая грудь автоматную гарь, Льётся кровь на приклад, как на древний алтарь, И пророческим светом горит. Комья жирной земли, словно ладан в ладони… Вдруг от крайней избы с ржаньем вырвались кони. Дикий рокот копыт и свинца тонкий свист… И орёт в телефонную трубку связист: «Тополь! Тополь! — Я — аист! Я — аист!». Белой масти вожак падал в грязь — полумёртвым, Когда сотый солдат встал под град пулемётный. Эта дерзкая прыть! Эта славная рать! — Шла на верную смерть, чтоб не смел умирать Тонкий лучик воскресших надежд. Пулю выплюнул ствол. На второй раз — осечка… Вспыхнул огненный столб сатанинскою свечкой. На скуластом лице — опалённом, небритом — Стёпин ужас застыл — вмиг растерзанный ритм И песни, и боя, и сердца. Что за сила влечёт так стремительно в гору? Расскажи про меня непременно Егору. Миг немого кино — боли наперекор… Там, на фланге, на правом, расстрелян в упор двадцать пятый, без промаха, год! Ночью поле сполна звёзды светом украсят, И его не украсть, и его не погасят Ветры Чёрной волны и кровавый надой… Там, в высокой траве, в полный рост, молодой, Вечным сном спит страны рядовой.