Читать «Сады небесных корней» онлайн - страница 75

— Мы с мужем, — сказала спокойная Нина Петровна, — давно цель поставили: для удовольствий своих ничего никогда не жалеть. Мы вовсе не против помочь, скажем, детям какой-нибудь там криминальной Уганды. Откуда мы знаем, какие там дети? А может, одни криминальные дети? Но мы отщипнем им кусок и не станем вдаваться в чужие подробности, правда? Но чтобы «щипать», так сказать, нужны деньги, их нужно сначала иметь. Вы согласны?

Да Винчи кивнул.

— Так согласны вы, сударь? — спросил его нетерпеливый Козимо. — Я в ваших способностях не сомневаюсь. К тому же сейчас ведь особое время: чума на дворе. Кто там что проверяет!

— Проверить всегда при желании можно, — совсем растерялся да Винчи и залпом допил свой коньяк. — Нужно время подумать…

— Пока вы там думаете, эти дела другой ведь подхватит, вы тут не единственный, — хрустя тоненькой скорлупой эскарго, заметила Нина Петровна. — Решайтесь.

— Согласен, — сказал ей да Винчи и вздрогнул, как будто бы сделку сейчас заключил не с этой семьей, а с самим Люцифером. — Когда приступать?

— Да хоть завтра, дружище. — Козимо закинул раздвоенный нос и быстро понюхал нагретый камином, но влажный от близости осени воздух. — Надеюсь, что вы до утра не помрете, а утром я жду вас.

Да Винчи откланялся.

Вернувшись домой, он засел в кабинете и принялся думать. Нужны были деньги. Его клиентура нещадно редела. Чума без различия — бедный, богатый, дурак или мудрый — всех равно сгоняла в могилы. Ее урожай на земле был богат, поэтому все хризантемы в садах, все астры вдруг так расцвели изобильно, такими кровавыми, желтыми, синими оттенками вдруг запестрели газоны, что люди смогли убедиться в одном: их трупы полезнее всех удобрений.

«Я не навлекаю беды на униженных, — подумал да Винчи. — И на оскорбленных. Детей без родителей не оставляю. Я буду тихонько ему выправлять фальшивые „письки“, как их называет жена его, дама весьма необычная. В Писании сказано… — Он перелистал фолиант и нашел: „Если кто праведен и творит суд и правду, никого не притесняет, должнику возвращает залог его, хищения не производит, хлеб свой дает голодному и нагого покрывает одеждою, в рост не отдает и лихвы не берет, от неправды удерживает руку свою, суд человеку с человеком производит правильный, то он — праведник, он непременно будет жив…“ А я ведь таков! Я ведь так и живу! Козимо — преступник. Он переступает все заповеди, нарушает законы. Но я-то при чем? Я бумажная сошка, на мне нет ни крови, ни слез. Ничего».

Мне больно писать. Безутешно, тоскливо. Вот вывела строчку и вдруг содрогнулась. Все вроде бы благополучно. Зима за окном, и высокие сосны стоят в серебре и покорном величии. В печах рассыпаются красные искры, девицы, закутавши лица платками, спешат за студеной водою к колодцам. А город? А город и вовсе исполнен чудес. Театры блистают своим электричеством, машины, кареты и русские тройки под визги гармошек, под вздохи гитары, под джаз африканский шлифуют асфальты и снег уминают стремительным бегом лохматых коней. Дзин-дзин, колокольчик! Ту-ту, паровоз! Прекрасна ты, жизнь. Просто великолепна. Но что же мне сердце сжимает до боли? Зачем я грустна и вчера, и сегодня? И завтра, наверное, буду грустна? Кого я жалею? Собаку на свалке? Оленя в лесу? Или птенчика в небе? А может быть (что вероятней всего!), жалею себя, ибо знаю, что скоро окончится время мое, не успею ни слез отереть тем, кого предала, ни даже им, бедным, в любви объясниться.